Он замолчал и посмотрел ей в глаза, которые, казалось, еще чего-то ждали. Но вот она тихонько вздохнула и произнесла:
– Я вам завидую, Дмитрий Петрович!
– Вы? Не понимаю! Вы не должны завидовать мне! – возразил он.
– Нет, завидую! – настойчиво повторила она. – Почему вы говорите – не должна? Не станете же вы считать меня счастливой только потому, что я богата, много занимаюсь нарядами и принимаю сотни лиц? Не можете же вы допустить, что я этим счастлива, что это дает мне душевное равновесие! А впрочем… что ж… вы меня не знаете… И я не могу требовать от вас, чтобы вы думали обо мне верно, и я должна вам это… я задолжала вам свой рассказ… Я думаю, что трудно будет только начало, а там пойдет легко… – прибавила она, слегка краснея.
– Да, как на экзамене: сперва запинаешься и краснеешь, потом все идет как по маслу, разумеется, если знаешь свой предмет, вы его знаете ведь?..
– Еще бы!.. Я думаю!..
– Кстати, вы сегодня и походите на пансионерку! – смеясь, заметил Рачеев, осматривая ее костюм. – И вам будет очень к лицу отвечать урок!..
Она улыбнулась.
– Ну, хорошо! Но сперва я угощу вас чаем. Пойдемте в столовую. А потом я буду отвечать урок…
– И против этого ничего не имею! – ответил с поклоном Рачеев.
Они перешли в столовую. В этой обширной, квадратной комнате с темными стенами и цветным потолком, с тяжелой, громоздкой мебелью, было немного мрачно и холодновато. Чай наливала та самая высокая старуха в белом чепце, которую Рачеев видел в первый свой визит. Тогда он подумал, что это немка, что-нибудь вроде экономки, но оказалось, что это родственница хозяйки, говорившая ей "ты" и, по-видимому, пользовавшаяся уважением и доверием Евгении Константиновны. Ее звали Марьей Антиповной.
– Марья Антиповна – моя благодетельница! – говорила Высоцкая, знакомя Рачеева с родственницей. – Она взяла на себя всю деловую сторону моей жизни, всю прозу. Если хотите, она в то же время и мой палач, потому что губит во мне всякие порывы к благородной хозяйственной деятельности…
– Очень тебе это нужно! Ты такая молодая и хорошенькая! – возразила Марья Антиповна. – Вот когда доживешь до шестидесяти, как я, тогда я передам тебе все ключи и скажу: хозяйствуй, а я помирать пойду!..
– Однако! Вот двойная самоуверенность! Она наверно знает, что проживет до девяноста лет, а я до шестидесяти буду срывать цветы удовольствия!..
– А отчего бы мне не прожить до девяноста лет? – воскликнула Марья Антиповна. – У нас все жили не меньше. Что ж, я, кажется, еще не хилая какая-нибудь…
И она с гордостью посмотрела на Рачеева, а он пригляделся к ней и подивился ее свежести и бодрости. "Пожалуй, и до ста проживет!" – подумал он.
Была половина одиннадцатого, когда они вернулись в гостиную.
– Я боюсь, – сказал Рачеев, – что вы меня скоро прогоните, Евгения Константиновна!
– Это почему?
– Вы любите, чтобы ваши гости уходили пораньше?
– Ах, да, это правда! Но это к вам не может относиться. Мои гости очень милые люди, и я всегда бываю рада, когда они у меня соберутся. Но все же их разговор – не более как праздная болтовня о разных предметах, случайно подвернувшихся, умная болтовня, но праздная… Я дорожу простотой и непринужденностью, какая господствует у меня в этом доме на маленьких вечеринках, и страшно боюсь, чтобы мои друзья не надоели мне. Вот и принимаю свои меры…
– Что ж, мера очень действительная! – смеясь, заметил Рачеев. – Если хочешь подольше сохранить друзей, старайся пораньше удалять их…
– Да, но это в силу необходимости… А вот наш с вами разговор не надоел бы мне до утра, и я никаких мер не принимаю…
– Разговор теперь за вами – ваш урок!
– Вы его услышите, но погодите! – сказала она, слегка смутившись – У меня есть для вас один дополнительный вопрос. Может быть, я не имею права… Но если вы это найдете, то просто не отвечайте на него… Я слышала, что вы… что ваша жена…
Рачеев видел, что она все больше и больше смущается и затрудняется высказать свою мысль, и решил помочь ей.
– Моя жена почти необразованная женщина! – сказал он. – И это кажется вам странным?
– О нет, вовсе; нет! – поспешно возразила хозяйка и сильно покраснела. – Неужели вы думаете, что я могла бы высказать это? Нет! Мне хочется знать, вы поступили так по принципу или это вышло случайно?..
– Никакого принципа, уверяю вас! Я поступил вполне чистосердечно, то есть попросту – влюбился и женился.
– Ну, вот… Это только и нужно было мне знать! Теперь начинается экзамен.
– То есть не начинается, а продолжается. Я сдал свой и теперь ваша очередь! У нас должны быть равные права!
Она подошла к столу и немного уменьшила свет в лампе.
– Зачем вы это делаете? – спросил Рачеев. Евгения Константиновна тихонько засмеялась.
– Чтоб лицо мое было меньше освещено… – сказала она.
– Женщины никак не могут обойтись без привилегий! – заметил, тоже смеясь, Дмитрий Петрович.
– И так будет до скончания века! – промолвила она, опускаясь в кресло, стоявшее совсем в тени.
IV