Не гореть!

Если только ему доведется.

Тогда же, в тот день, когда они с Ди далеко не первый час работы валялись на своих креслах в салоне и терпеливо ждали, пока мальчишки-мастера бегали на частые перекуры, она и услышала впервые, что же тогда случилось, когда со своей веселой улыбкой в их жизнь вклинился Денис Басаргин. Вернее, вклинился в Олину жизнь. А Дианкину — совсем не потревожил.

— Иногда он объявляется, — прикрыв глаза, говорила Диана, и Оля сразу поняла, о ком речь. О том, за которого она много лет принимала Дэна. — Теребит, пишет по электронке. На Новый год добрался до моей Франции, мы даже кофе вместе выпили. Переживает, я вижу. Мне почему-то жалко его.

— Ты потому и примчалась?

— Да. Теперь у него там гастроли, а я быстро сюда сбежала, чтобы быть подальше… Чтобы понять, чего хочу я сама, потому что сколько знаю его — завишу только от его желаний. Он же развелся с тех пор, представляешь…

— Господи, Ди! — простонала Оля, не зная, в каком месте надо плакать, а в каком смеяться. — Он еще и женат?!

— Ага! — легко улыбнулась Диана. — Нам вообще было… не судьба. Он препод, старше меня на пятнадцать лет, у него семья, а я второкурсница, бегала за ним, как дура, он отмахиваться не успевал, бедолага. Ужасно стеснялся наших отношений. Доводил меня до бешенства. А я даже мальчишек иногда каких-нибудь цепляла, чтобы он поревновал. То из универа, то левых каких. Так он, придурок, говорил, что все правильно, что мне ровесника надо. Если бы не пожар, вряд ли он вообще ко мне серьезно стал относиться…

— Но он же бросил тебя тогда.

— Ну бросил… Его и сейчас ко мне тянет только из чувства вины. Я себе напоминаю об этом каждый раз. И эти чертовы шрамы…

— А после него ты никогда больше не влюблялась?

— Ни до, ни после. Так, Лёка, бывает.

Лёка знала, что так бывает. Бывает еще и не так. Бывает — как у нее. Когда сама во всем виновата. Но как виновная она не бралась теперь судить, стоит ли Дианкин препод прощения. Сама ведь тоже — сотворила ровно то, что сотворил он, пусть и причины у нее были иными.

Две недели, в конце концов, истекли. Последний день. Пирог для любимого расчета, испеченный вместе с Дианой на кухне их простого жилища, в котором не могли жить дочери народной артистки Белозёрской и профессора Надёжкина. Ласковый взгляд на Савелия — что-то еще тут от них с Денисом останется. Назло Машке и неожиданно подобревшему Пирогову. Трудовая книжка в отделе кадров. И слова сожаления и пожелания удачи и от начальства, и от ребят. И обязательное, традиционное «не гореть!», сказанное ей почти что хором. И ее отзыв «мы не горим, мы тушим» — сквозь слезы.

Потом Юрка с Генкой зачем-то вызвались подвезти ее домой вместе с коробкой от бумаги, в которую она сложила остатки своих вещей, то, что не вывезла раньше, — мол, дождись на КПП, мы только смену сдадим!

А на следующий день у нее был поезд. Купила первый попавшийся билет — лишь бы скорее. Лишь бы к Денису. И сразу бы уехала, черт с ним — отоспаться при желании можно и в плацкарте. Да только на «прям щас» ни одного места не нашлось.

Потому остаток этих суток был посвящен тому, чтобы собрать чемодан — иначе, ей-богу, уехала бы с одним рюкзаком и ноутбуком — диплом-то все равно надо дописать. А Диане был проведен инструктаж — постепенно перетягать Олькины принадлежности для лепки кукол на почту.

«В этом селе хоть отделение есть?» — с сомнением в голосе поинтересовалась Ди.

«Конечно, есть! Там вообще что хочешь есть. Пирогов намекал, что даже депутаты среди туристов водятся! Но самое главное — моя печка! Проследи, чтобы хорошо упаковали, она у меня японская, дорогая, зараза».

«Да поняла я, поняла!» — смеялась сестра. И угрожала приехать, когда станет скучно в Киеве. О Франции пока не вспоминала.

Последнюю ночь Оля снова бодрствовала. Не потому что график сбился. Иногда она так уставала, что сутками могла спать. А потому что держала перед самым носом телефон с открытым на нем контактом Дениса.

Позвонить ему? Написать?

«Встречай на станции, еду Раховским поездом».

Смешно. И так страшно, что лучше даже не дышать.

Но желание услышать его голос на протяжении этих чертовых двух недель было столь сильным, что в эпицентре апокалипсиса по-надёжкински она едва не сгорела. Истончала ее броня. А чтобы быть с Денисом, броня совсем не нужна.

Ночь Оля продержалась. И утром держалась — при Диане, которая усиленно ее опекала, а уже днем, стоя на перроне железнодорожного вокзала и ожидая свой поезд, все-таки плюнула и набрала его номер.

Ей пришлось выслушать бесконечное количество гудков, пока наконец в трубке не раздался звонкий женский голос.

— Слухаю!

Оля резко убрала телефон от уха и, разблокировав экран, глянула на контакт. Фото Дэна. «Басаргин» в подписи. Она ошалело выдохнула и, быстро вернув трубку в исходное положение, спросила:

— А Дениса можно?

— Не можно, — получила она категорический ответ. — Спыть Денис.