Не говори маме

— Подожди. — Я потираю виски. Стефа, коляска, скверик, непреодолимый пешеходный переход… Илья, жующий макароны. — Откуда ты это знаешь?

— Она мне написала тем утром. Типа, смерть — это единственное, что она может выбрать сама.

Моя ладонь все еще согревает ее коленку.

— Катин отец был против Джона, да?

— Он был против всех парней. А если бы узнал, что она ложится на… — проговаривается Вика и осекается. Смотрит на меня с плохо скрываемой паникой: как много я знаю?

— Все в порядке. Стефа рассказала мне, как происходит эта ваша «магия». Продолжай.

— ...Он бы ее убил. И поэтому она меняла внешность. Надевала парик. Это Джон его принес. Она не хотела, чтобы кто-то случайно увидел ее и узнал.

— Тогда откуда ты?..

— Я нашла парик в гараже. Катя вернулась за ним и попалась. Я, честно, офигела, когда ее увидела, она же у нас принцесса, папочкина девочка, вся такая из себя. Она пожелала, чтобы ее батя перестал ходить на собрания Терпигорева, но он чуть не умер тогда… Его сбила машина, и он до утра пролежал на обочине. Катя испугалась очень. Как будто она это сделала, понимаешь? И с Джоном у нее ничего не клеилось. Говорит, не могу так больше, выпилюсь.

— Ты веришь в магию?

— Верю, — говорит Вика, а у самой глаза круглые, и я понимаю, что действительно верит, вот же он им всем мозги запудрил. — Я тоже его себе загадала. И Стаська. И теперь вся эта хуйня происходит, он и с ней, и со мной, но я так больше не могу.

— Так выйди. — Мне отчаянно хочется привести ее в чувство, заставить посмотреть по сторонам — на подушки, подоконник, забавных домовых за окном. На меня и собственное отражение в зеркале. — Выйди из этих отношений. Перестань быть третьей лишней. Пожелай разлюбить его, блин, если вы и правда такие всемогущие колдуны. Тебе не нужна… — Я изображаю пальцами кавычки. — Никакая магия, чтобы изменить свое будущее, Вик. Да и настоящее тоже.

— Спасибо. — Она смахивает с ресниц слезу. — Но желания нельзя отменять…

— Привет! Это здесь ярмарка?

Теперь мне зябко. От подоконника, на котором сидит Вика, тянет холодом. Девчонки выбирают несколько вещей и уходят примерять их в туалет, а я достаю из рукава куртки длинный шарф и закутываюсь в него. Входной колокольчик снова предупреждает о гостях. «А что тут такое?» — «Благотворительная распродажа, мы…» — «Ох, а я думала, наконец-то аптеку открыли». Я упаковываю то, что подошло, тысяча рублей пополняет конверт для Яны, спасибо, пока-пока, возвращаю на вешалки остальное, и тут наконец появляется помятый Савва — все это время он дрых в подсобке размером с переноску для кота. Потирая поясницу, Савва включает кондиционер на обогрев и варит себе кофе.

— Спасибо, что все здесь украсил.

— Про аптеку уже спрашивали?

— Ха-ха, — говорю я.

— Ха-ха, — подтверждает он.

«Я замерзла. И есть хочу», — жалуется Маша. Савва, у которого вроде нет с ней телепатической связи, предлагает заказать пиццу.

За всем этим я даже не замечаю, когда уходит Вика.

К двенадцати распродажа редеет, и я убираю один рейл, чтобы на оставшихся все выглядело поплотнее. Задумка Саввы с шариками оказалась гениальной — про аптеку нас спрашивают постоянно, однако, кроме недовольных местных бабушек, находятся и случайные люди, которым ничего не нужно, но они все равно покупают то сережки, то значки. Перед обедом к нам присоединяется Маша. Мы по очереди жуем пиццу в подсобке. Секретарь из колледжа — та самая, что расспрашивала меня про Яну, — долго примеряет одно из моих платьев — серое, «лапшу», оно сидит так, словно было на нее и сшито. Я пересчитываю деньги, почти три тысячи, какой-то мужчина выпивает две чашки кофе и оставляет на стойке тысячную купюру. Просто так. Ни за что.

— Ле-етим в Бразилию[20], — напевает Маша. Она сидит, уткнувшись в компьютер. А я на каждый звоночек подпрыгиваю с дежурным ответом, что нет, здесь не аптека.

Маша пишет хоррор-рассказы. Дома у нее два младших брата-близнеца, поэтому при любой возможности она сбегает в «Печатную». Эти рассказы она выкладывает потом в интернет, но куда и под каким именем — не признается. Пока Маша бешено стучит по клавишам, кажется, что у нее в глазах пламя, и на нее даже страшно смотреть. После колледжа она, конечно, хочет уехать в столицу. Уехала бы раньше, если бы не братья. Забирать их из детского сада успевает только она.

— Ты счастлива?

Я поднимаю голову от телефона. В Машиных глазах еще вспыхивают искорки недавнего огня.

— Все ведь получилось, — поясняет она. — Или ты иначе себе это представляла?

— Нет, я…