Не говори маме

Будешь мириться с ним?»

«Как ты это себе представляешь?»

«Приходи, мы пока сидим. Все немного в шоке от магии.

Он реально затирал девчонкам, что он король и колдун?»

«Увы.

Насчет кафе я пас. Не обижайтесь. Много дел».

Я открываю ящик письменного стола, в котором должен лежать дневник Марта, но его там нет.

***

Как же она орала. Никогда ее такой не видела. И «зачем ты притащила в дом эту дрянь», и «мы договаривались, что я о нем не услышу» — последнее, кстати, несправедливо, потому что тетя Поля действительно ни разу не слышала от меня ни о Марте, ни о том, что с ним связано. Объяснять ей про подкаст и его важность для меня можно было даже не пытаться. Дневник так и не вернула. Сказала, что порвала и выбросила в уличный контейнер. Вот так я и лишилась своих «уникальных материалов». Лежала без сна, смотрела в потолок и думала: ладно, пусть. Зато я наконец перестану туда возвращаться. Сотру все голосовые. Однако у моей истории другой финал. Саша Сорина, написавшая огромную статью о «санитарах», так и не смогла отыскать сына Рушки. Но у меня есть шанс. И даже повод для встречи: два года. Скоро будет два года, как не стало папы. Если Константин Гнатюк все еще живет в бабушкиной деревне в том же самом доме — я его найду.

Подкаст подарил мне больше, чем я рассчитывала, — и это вовсе не про количество прослушиваний. Даже не про последний выпуск. Я смотрела на них, этих убитых людей, и они стали близкими для меня. Смотрела на Марта — и он отдалился, спрятался за их спинами: я его не знала. И на себя смотрела тоже. Так долго и пристально, что увиденное перестало меня пугать.

***

О бойкоте становится ясно на следующий день. Джон в колледже не появляется. Ильи тоже не видно. Стася грустит в одиночестве, и над ней словно навис невидимый колпак: даже когда она идет по оживленному коридору, никто не приближается к ней вплотную. Незнакомые ребята подходят, чтобы похлопать меня по плечу. Девушки молча берут за руки и сразу же отпускают. Обычно чужие прикосновения выбивают меня из колеи, обняться и поплакать — совсем не моя история, но сегодня они не раздражают. Наоборот: кажется, будто все эти руки принадлежат одному родному человеку, приподнимают меня над полом и покачивают — такие надежные…

Я подхожу к ней на улице. Она курит, я тоже достаю свой «айкос» и встаю рядом — нет, никаких воображаемых колпаков, ничего такого, что пружинисто оттолкнуло бы меня в сторону.

— Стась, а где Джон?

Тут у нее начинают дрожать губы, и сама она кривится — совсем как мой племянник Митя, прежде чем открыть рот и призвать на помощь весь мир.

— Не произноси его имя!

Пока что я не вполне понимаю посыл этой фразы: потому что он мудак или потому что я?

— Ему из-за тебя очень плохо. Он, может, вообще сюда больше не вернется.

Значит, все-таки я.

— Ты ему жизнь сломала.

— А он тебе — нет? — спрашиваю я тихо. — Кате? Вике? Нет?

— Зачем ты вообще к нам приехала? — давится она словами. — Без тебя все было хорошо.

— То, что было, Стась, называется абьюз. Насилие, если по-нашему. Неужели ты не понимаешь?

Грызет ноготь, смотрит прямо на меня — тушь осы́палась и лежит под ее глазами неопрятной грязью.

— Чего ты к нам пристала? Вали обратно в свою Москву. Ты здесь никому не нужна.

— Не тебе решать.

Слова в ней заканчиваются. Она с силой толкает меня в грудь обеими руками: если бы не стена, я вряд ли устояла бы на ногах — и бежит, придерживая висящую на плече сумку. Та нелепо болтается у нее за спиной.

Я делаю несколько шагов к крыльцу. Телефон сигналит о входящем сообщении. Наверняка Маша: мы должны были встретиться после занятий с ней и несколькими студентами, которых я не знаю, но они хотели бы познакомиться. Нет, не она.

«Я тебя жду».

Ни в какой гараж я, разумеется, не собираюсь. Ничего интересного Джон мне сообщить не может.

«Я даже последнего разговора не заслужил?»

Еще шаг. Засунь свои манипуляции себе в…

«В смысле — последнего? Ты уезжаешь?»

Джон набирает сообщение… И стирает, кажется. Я уже почти готова засесть в читальном зале до появления Маши, но тут он наконец определяется с формулировкой.

«Можно и так сказать».

Ладно, черт с тобой. Будет тебе последний разговор. Надеюсь, десяти минут хватит. Я отправляю Маше сообщение, что иду в гараж, жду с минуту, чтобы убедиться, что оно прочитано, но она, видимо, пока занята, прочтет позже.

В последний раз я ходила этой дорогой, когда драила чертов сарай в надежде, что туда придут люди, и будет играть музыка, и мы с Джоном постоим рядом с улыбочками, как добродушные хозяева… Когда мы еще не налетели друг на друга с постами и подкастами наперевес. Дырявый мост, знакомая колонка, дверь вагончика открыта нараспашку — я вижу это издалека.

Черные стены больше мне не нравятся. Действительно, как в гробу. Или как после пожара. Джон сидит на своем диване мрачнее тучи. Даже головы не поднимает. Зато ко мне оборачивается Илья, который до этого исполнял перед Джоном странные прыжки.

— Ну наконец-то, — жеманно тянет он бабьим голосом. — Ты его обидела! Проси прощения!