Не говори ты Арктике – прощай

– В качестве обязательных физических упражнений я их не рекомендую, – док сощурился, – но в определенных обстоятельствах, чтобы развеселить публику… Подробности? Когда льдину разломало, Сидоров разбил нас по бригадам: одни работают до упора, другие пару часов отдыхают, потом – смена. И вот, отработав, мы с поваром ввалились в свой домик, разделись до трусов и заснули, кажется, раньше, чем упали на нары. Но ненадолго: услышали во сне треск, домик покачнулся, накренился… Жуткие мгновения, особенно спросонья! Выскочили раздетые, видим, домик завис над двухметровой трещиной и раздумывает, как ему поступить дальше: сразу нырнуть в трещину или еще послужить человечеству. До кают-компании не добраться, повсюду развело, до других домиков тоже; а мороз, ветер! Прыгаем на своем обломке на глазах у ребят, а они тоже спасаются – правда, не столь легкомысленно одетые; нашли мы мешок с марлей, стали плясать на нем, а не на льду – все равно мороз прохватывает до печенок. И тут меня пришпорила пренеприятнейшая мысль: ведь в докладной обязательно напишут, что доктор замерз потому, что не успел надеть штаны. И заголовок в газете: «Героическая смерть без штанов». Поделился этой вдохновляющей мыслью с поваром, она произвела на него неотразимое впечатление, и он вызвался проскочить в домик за одеждой. Но весил повар за сто килограммов, я вынес ему благодарность за рвение и пошел сам. В «Золотой лихорадке» есть очень смешная сцена: Чаплин бегает по домику, который завис над бездной. Примерно такая же ситуация, ступишь не туда, куда надо, – и вместе с домиком уйдешь в преисподнюю. Но если голод не тетка, то холод тоже не родной дядя, согласны? Дрожа каждой клеточкой тела – в данном случае удобно сказать, что от холода, а не от страха, – проник в домик, слегка вместе с ним покачался (в эти мгновения почему-то появилась икота – симптом, ждущий своего медицинского обоснования) и выбросил вещи на лед. Благороднейший домик! Он держался до конца, он позволил нам одеться – и только тогда послал нам последнее прости.

Между прочим, – продолжал Леонид, – наш домик за несколько месяцев до этих событий оказался в сфере внимания самого Алексея Федоровича Трешникова. Жили мы втроем, с нами был еще гляциолог. Жизнь на льдине однообразная, сюрпризов, кроме преподносимых природой, немного, и чтобы в пресном тесте попадались изюминки, приходилось изыскивать юмористические ресурсы. Как-то соседа-гляциолога озарила идея, и он подложил повару под матрас бутылку – плагиат, такое бывало, но почему бы и не повторить? Хотя наш повар не слишком сильно напоминал андерсеновскую принцессу на горошине – думаю, взглянув на них, вы бы сразу сказали, кто принцесса, а кто повар, – под утро, яростно провертевшись ночь на матрасе, он обнаружил бутылку и, как честный человек, решил не оставаться в долгу. Уходя на вахту, он насыпал на нашу угольную печку горсть перца, и вскоре из-за едкого запаха и дыма в домик невозможно было войти. Целый день мы проветривали, но тщетно, и тогда, чтобы перебить запах, мы облили и печку, и скудную мебель одеколоном. В это время на станцию прилетели Трешников и его друг, писатель Борис Полевой; как на грех, они проходили мимо, зашли, заинтригованные, к нам, и Трешников спросил: «Что у вас здесь, парикмахерская?»

День вынужденного отдыха на двадцать второй оказался на редкость насыщенным.

К механикам у полярников особое отношение: от них зависит жизнедеятельность станции. Пигузов, если помните, говорил о поваре и начальнике; по большому счету от этих двух людей зависит работа и настроение коллектива, но не жизнь. А вот ошибка или небрежность механика могут станцию погубить – достаточно вспомнить пожар в дизельной на станции Восток. Сгорит, скажем, аэрологический павильон с оборудованием, станция останется без науки – плохо, но поправимо; сгорит дизельная, станция останется без тепла, а радиостанция без энергии – это может быть непоправимо. Поэтому каждый опытный начальник подбор кадров начинает с механиков. Найдет надежных – станет спокойно подбирать остальных; прозевает, упустит – всю зимовку будут сниться кошмарные сны, вроде того, что механик в дизельной закурил и бросил на пол непогашенный окурок.