Не грози свахе! (СИ)

Внизу глашатай продолжал красочно расписывать битву наместника с демонами. Когда великий герой уничтожил четвёртую их сотню, лла Ниахате решила, что заснуть уже толком не удастся, и открыла глаза. На пятой сотне она умылась, к середине седьмой — оделась. На восьмой сотне спустилась вниз, подумав: вот интересно, всех злых духов наместник уложит сам, или всё же поделится с городской стражей? Как выяснилось, жадным наместник не был, и девятую сотню, подустав, добивал вместе с подчинёнными. Зато последних сто задушил собственными руками!

— Ох-ох-ох, — выдохнула лла Ниахате, — ничему-то этот человек не учится. Покарают его когда-нибудь небеса. Ну да не в этот раз.

Закончив с описанием великих подвигов наместника, совершённых в ночь новолуния, глашатай объявил, что порка барабанщика Сафиату состоится после полудня, а далее перешёл к обычным восхвалениям далёкого Бога-властителя из столицы, держателя четырёх барабанов. Можно было и вовсе пропускать это мимо ушей.

Лла Нунгу тихонько дремала возле очага, и лла Ниахате не стала её будить: сама выпустила, пускай и с опозданием, отчаянно вопящую Однорогую (вот ведь отродье бога-паука!), и коза резво припустила по улице.

— Пастбище найдёт, не потеряется, — пробормотала лла Ниахате... и застыла, встретившись взглядом с хха Афуоле.

Интересно, сколько времени кузнец торчит возле её дома? Он хоть немного успел выспаться? Судя по одежде — вряд ли.

Ночью хха Афуоле здорово помог, поэтому лла Ниахате решила быть с ним любезной.

— Думела, хха. Заходи в дом, выпьем чаю редбуш. Расскажешь, зачем пришёл.

Кузнец, однако, остался стоять на месте. Выражение лица его было самым решительным. С таким идут на битву, внезапно подумалось лла Ниахате.

— Эй, хха Афуоле, да что случилось-то? Неужто тебя вчера умокву потерял, и теперь ты и ходить не можешь, и дара речи лишился?

На подначку кузнец не отреагировал. Стоял прямо, затем внезапно отвесил поклон, переломившись в пояснице и заставив лла Ниахате испуганно отпрянуть.

— Лла, я обязан попросить тебя сосватать мне женщину. Лучшую женщину в мире.

В сердце лла Ниахате словно оборвалась невидимая струна. Стало холодно и пусто. Лучшую женщину, значит? Ну-ну.

Впрочем, хорошо уже и то, что умокву этого мерзавца не покусал. Она, лла Ниахате, совсем никому не желает зла. Даже дураку, стоящему перед ней.

А кузнец всё говорил и говорил, будто не замечая, каким отстранённым стало лицо собеседницы.

— Она прекрасна, лла. Она похожа на полноводную реку в сезон дождей, готовую напоить собой даже пески пустыни. Её сердце — сердце львицы, верной в любви, милостивой к близким и безжалостной к врагам. Её тело... — тут кузнец запнулся и скороговоркой пробормотал: — Тело тоже идеально. Она...

Хха Афуоле выпрямился во весь немаленький рост, набрал в грудь воздуху и почти выкрикнул:

— Она сваха в Одакво, и небеса не видывали свахи и женщины лучше неё! И зовут её...

Лла Ниахате слушала и чувствовала себя так, словно её омывает тёплыми водами река, упомянутая кузнецом. Солнце не жарило, а ласкало кожу, и день был таким чудесным, что чудесней его не бывало в мире!

— Имя ей лла Халима Акуба Ниахате, — закончил кузнец, а затем понизил голос и умоляюще поглядел на собеседницу: — Так что, лла, сосватаешь мне её?

Прежде чем ответить, лла Ниахате улыбнулась, и улыбка её была шире, чем сама Великая Гхайнна, которая, как известно, имеет в ширину восемьдесят фарсахов.

— Я подумаю, кузнец, — наконец ответила она. — Сложную ты мне поставил задачу, немало времени на неё уйдёт...

— Но разве ты не лучшая сваха в Одакво? — возразил хха Афуоле и тоже улыбнулся — весело и с явным облегчением. Затем рассмеялся, и лла Ниахате присоединилась к этому заливистому смеху.

А сверху на них смотрел Отец-Солнце, даруя своё благословение тем, кто может светиться от счастья, невзирая на козни всех злых духов.