Не грусти, гад ползучий

Он кубарем полетел вниз, вперед и вниз куда-то по диагонали, дальше, дальше... Удар об пол в служебном коридоре, о заплеванный затертый паркет, грязная стена со множеством дверей, где надписи: "Редакция", "Машбюро", "Фотолаб. Не входить". Коля вошел. В глубине затемненной комнатенки клюет носом женщина, платье съехало с плеча, на которое кто-то возложил мощную длань. Кучка людей суетится над бутылками. Высокий лохматый субъект тычет стаканом женщине в ладонь и бубнит:

- Ну, Любаша, ну чуть-чуть, символически, пару капелек, Люба...

- Да отстань ты, Невский, - пьяно отмахивается та.

- Ну глоточек, за собрание. Слышь, только что профсобрание закончилось, представляешь, мать, на собрании наш главный и говорит: "Товарищи, вот наша редакция постоянно употребляет спиртные напитки на работе, это же нехорошо, неэтично, что скажет по этому поводу профорг?" А Овчаренко еле со стула поднялся, лыко не вяжет, я его назад тяну, ты что, говорю, окстись, а он: "нет, я хочу сказать", и сказал-таки: "Я, как профорг, предлагаю не пить на работе, а выйти из редакции, дойти пять шагов до "Славянского базара" и там пить, а потом вернуться на работу и тут не пить". Все-таки сказал, и ничего, не свалился, вот воля у человека. Вон он, под столом лежит, эй, Овчаренко-о!..

С третьего удара прошибив ворота, "Жигули" прорвались на территорию спецслужбы милиции, лихо объехали клумбу, на глазах у растерянных заспанных дежурных развернулись и умчались в темноту. Спустя четверть часа по дороге прошуршали шинами темные автомобили, выкатившие один за другим из разбитых ворот... Узенькие улочки, обрамленные глинобитными домами, спали. Улочки были длинные и извилистые, как кишки. В них машины оперативников без толку крутились до рассвета, но до особняка, массивного, как желудок великана, не доехали - далековато, да и ни к чему. Если уж искать хулиганов, то не в доме Реджепа Муратовича...

В одном из флигелей особняка горел свет. Теплая южная ночь безмятежно глядела в распахнутые окна. За откинутыми шторами был виден угол комнаты, стол, покрытый клетчатой скатеркой, молодой мужчина в испачканном светлом костюме хмельно покачивался, говорил с кем-то. Ему отвечал высокий женский голос:

- Ну и что ты этим добился? - Женщина с пушистыми волосами сидела спиной к окну. - Ты как ребенок, Влад, ну что за дела? Угнал машину, разбил о ворота милиции, бросил, зачем вся эта демонстрация?

- П-пусть знают, - бубнил Влад.

- А если бы тебя взяли?

- Тогда накрылась бы вся Реджепова кодла. Ниточка тянет клубочек. Это так, Лида...

Лида тряхнула волосами, поежилась. Сказала раздумчиво:

- Кодла бы не накрылась. Сам знаешь, рука руку моет.

- Сейчас не те времена, - зло проговорил Влад.

- Времена не те, а люди, традиции, жизнь та, республика та, и страна та же. Попадешься ты, за них ответишь ты и, может, даже я, мы с тобой, а они припеваючи жить будут, нагло и откровенно... Ведь нельзя даже пойти в милицию с повинной, у них везде может быть "рука"...

- Хватит! - Влад со всей силы треснул по столу кулаком. Враскачку прошел через комнату, натыкаясь на стул, кресло, угол, споткнулся о кровать, свалился на покрывало и почти сразу же захрапел. Лида тяжело вздохнула, подошла к заснувшему приятелю, вытянула из-под него покрывало, встряхнула и, сложив вчетверо, набросила на большие босые ноги. Присела на край постели, вглядываясь в его смуглое красивое лицо. Спал неспокойно, желваки ходили на скулах, стонал. Над бровью темнел синяк. Лида расстегнула его рубаху, мокрую от пота, и вдруг заплакала, уронив лицо в ладони.

Льдины с треском взламывались, становились на дыбы, налезали друг на друга, как взбесившиеся кони. По Неве колобродили дикие табуны льдин. Льдисто блестел паркет в прихожей Нининой квартиры... В квартире этой было удивленное и чужое лицо Нины — "Здравствуйте, Николай", - непонимающее лицо в праздничном гриме, в обрамлении перекрашенных волос, лицо чужой, намного старше прежней Нины, женщины рядом с коротконогим типом в кучерявой бородке и причесочке под этакого русского богатыря - женихом, с которым она только что пришла с банкета после его защиты. Пока она возилась с дверью, щелкая запором, Николай, стоявший на лестничной клетке с тощим букетиком гвоздик, слышал шутливую фразу, брошенную кем-то в глубине квартиры, приглушенное: "Ох, диссертация сердешная, обмыли ее, а... Омовение закончено, но нет покою от пропою... " Дверь отворилась, Нина, без очков, близоруко щурясь, узнала его. Отшагнула вглубь прихожей, молча пропуская. Льдинкой сорвалось с губ недоуменное:

- Здравствуйте, Николай.

Он начал говорить приготовленную заранее фразу насчет того, что проездом, в командировке, решил зайти... И осекся, поняв ненужность этих слов. Неловко молчали, пока не вошел бородач:

- Нина, познакомь же с товарищем. - Он оживленно суетился, нагнувшись поправлял сбившуюся полосатую дорожку в прихожей.

Нина устало хохотнула.

- Ох, Вадим, это, знаешь ли, бригадир, - скучно произнесла.

- Николай, — протянул он ладонь жениху.