(Не)идеальная девочка (СИ)

Пора выбираться из запоя. На днях заеду за документами. А потом свалю из города. Хотя бы на время. Если где-то случайно столкнёмся, то я за себя не ручаюсь.

А если она с зализышем будет? С его кольцом на пальце?

Хватаюсь за бутылку и подношу к губам. Но глоток так и не делаю. Иду на кухню и сливаю в раковину. Так же, как и остальные бутылки вискаря и водяры. Врубаю свет и открываю шторы.

Надо жить дальше.

Собираю пустую тару, которая валяется по всей хате, и скидываю в несколько пакетов. Туда же отправляются коробки от пиццы и бургеров. Следом летят окурки из переполненной пепельницы. Распахиваю окна и впервые за двадцать три дня проветриваю квартиру. Открываю почти пустой холодильник.

"— Есть хочешь?

— У тебя же в холодильнике мышь повесилась!

— Сейчас что-нибудь приготовлю.

— Ты умеешь готовить?"

Хлопаю дверцей с такой силой, что агрегат едва не заваливается. Сжимаю зубы. Глотаю холодный влажный воздух с улицы.

Надо жить.

Складываю мусор у двери и иду в душ.

Пора приходить в себя.

Вентиль всё ещё выкручен на холодную.

Блядь, я что, всё это время не мылся?

Копаюсь в затуманенных алкоголем воспоминаниях.

Тоха несколько раз заталкивал и воду врубал, когда я почти в бессознанке был. Ладно, это я переживу.

Включаю горячую и долго стою под струями, чувствуя, как постоянная усталость уходит из напряжённого тела. Вот было бы так же просто "смыть" ЕЁ из своих воспоминаний и сердца. Но эта зараза вцепилась намертво. Она как раковая опухоль. Выросла в сердце, а потом пустила метастазы по всему телу, в каждый орган. Просочилась в вены, заражая кровь. Не оставляя вариантов. Или умереть от болезни. Или от попытки вырезать её из себя.

Выползаю из душевой кабины и обматываю бёдра полотенцем, не вытираясь.

"А ты не пробовал одеваться, Северов, а не в полотенце по квартире расхаживать?!"

Не раскручиваю это воспоминание. Пока бреюсь, игнорирую и все остальные.

Ладно, в душ меня Тоха заталкивал, но вот три недели не бриться… На отражение своё смотреть страшно. Учитываю мою генетику, я похож на недоделанного Деда Мороза. Бракованный, короче. И мотор у меня, видимо, с браком, раз всё ещё стучит.

Выуживаю из шкафа чистую футболку и джинсы.

"— Я отдам тебе все свои футболки, если это заставит тебя улыбаться.

— Все-все?

— Все-все. И штаны тоже."

Разрываю в клочья. Хватит уже гонять их. Она умерла для меня! Сколько можно её воскрешать?

Трясу головой, стараясь вытрясти её оттуда. На какое-то время спасает.

Выглядываю в открытое окно. Льёт как из ведра. И холод собачий.

Натягиваю толстовку и плащёвку с капюшоном. Выхожу на улицу. Курю под подъездом. Под таким ливенякой никотин особо не потаскаешь. Вдыхаю чистый воздух вместе с дымом.

Двадцать три дня я просидел в четырёх стенах, позволяя мыслям о ней разрывать меня снова и снова.

Сейчас я не просто жить, я дышать заново учусь.

Докуриваю и бросаю окурок в лужу. Ещё один натужный вдох, и я делаю шаг под ледяные капли.

Почти всю ночь брожу по району, ничего не замечая. Физических ощущений всё ещё нет. Джинсы промокли насквозь, но мне так-то похую. Холода не ощущаю.

Мимо катаются редкие машины. Ни одного такого же идиота, как я, который решил погулять в такую погоду, не встречаю. Несколько раз торможу у магазинов или под козырьками подъездов и таскаю сигареты. Никотин единственное, что у меня осталось. Только сейчас до меня доходит, что ломка всё же не по нему была.

Бреду по какому-то тротуару в полной темени. Ветер такой, что видимо, где-то оборвало линию электропередачи. Фонари не горят. Даже в окнах ни единого просвета. Только какая-то тачила стоит у обочины с включенными фарами, подсвечивая мой дерьмовый путь из Ада. Натягиваю капюшон на лицо и ниже опускаю голову, прячась от бьющих по морде капель. Слышу, как хлопает дверь тачки и за спиной раздаются быстрые шаги. Будто кто-то, блядь, бежит за мной.

Готовлюсь к стычке. Выпрямляю спину, сжимаю кулаки, разворачиваюсь и…

Снова подыхаю.

Длинные светлые волосы разлетаются за спиной и липнут к щекам. Вода вздымается под её ногами и разбрызгивается в стороны.

Несколько раз моргаю. Даже шевельнуться, сука, не могу, когда видение не исчезает, а оказывается всё ближе.

Глаза в глаза. Двести двадцать. Смерть.

— Артём! — визжит Настя и бросается мне на шею.

Позволяю себе это мгновение. И похуй, что потом придётся опять себя по ошмёткам собирать.

Что она тут делает? Почему сейчас? Я только выбрался из гроба с трёхметровым слоем земли, как меня заталкивают обратно.

Нельзя, Север, нельзя.

Вдыхаю её запах. Новая порция яда. Самоубийство.

— Не знаю, что ты тут делаешь. — обрубаю ровным тоном, за которым топлю всю, сука, боль, от которой меня двадцать три дня рвало на куски. — Но лучше исчезни.

Грубо срываю её руки со своей шеи, намеренно причиняя боль, и отталкиваю. Так же, как и, блядь, тогда.