(Не) идеальный джентльмен

Дождавшись наступления темноты – мне вовсе не хотелось являть всем мои метаморфозы из человека в призрака и обратно, – я вышла из домика, который снял для нас Патрик, и отправилась в сторону гостиницы.

– Я бы хотела снять номер на неделю, – сказала я чопорному портье, застывшему за стойкой регистрации.

– Мы рады всем нашим гостям, – величественно проронил администратор, глаза которого были скрыты за фиолетовыми стеклами очков, – призраки должны платить двойную цену, и не снимать браслет видимости.

– Я и не собиралась, – сказала я, и это, даже, было правдой.

Вся гостиница была битком набита разного рода нечистью, прятаться здесь не было никакого смысла, и я, самым честным образом заранее купила себе цепочку, сделанную из того же металла, что и этот «браслет видимости». И снимать ее не собиралась.

– Добро пожаловать, – улыбнулся портье, показывая заостренные вампирские клыки, – сколько планируете пробыть нашим гостем?

– Где-то неделю.

На самом деле, ровно неделю. У нас был только этот срок. Через неделю, – сказал нам Патрик, – начальник полиции так или иначе узнает, что ни меня, ни Елены нет в тюрьме, что мы до нее так и не доехали. И тогда нам гораздо сложнее будет осуществить наш план, хотя бы потому, что Патрику самому придется удариться в бега.

– Ваши ключи. Распишитесь.

И он протянул мне ручку, сделанную из того же металла для призраков. Поставив подпись на листке бумаги, я отправилась в свой номер.

Мой номер был прямо под номером Нефедова. Не слишком удобно для того, чтобы пытаться тайком к нему проникнуть – но я этого делать и не собиралась. Наш план был другим.

– Вот мчи-и-и-ится тройка почтова-а-а-а-а-ая! – услышала я спустя несколько часов.

Нефедов вернулся. Он был пьян. Как сообщили Патрику его источники, он пил постоянно с тех пор как попал в серую книгу. При этом, в «Идеальном джентльмене» за ним такого недостатка не водилось, там он, наоборот, был спортсменом, яхтсменом, альпинистом, в общем известным покорителем разного рода вершин. Но, как решили мы с Еленой, так он, наверное, просто старался быть «в тренде». На самом деле душа его лежала к другому, и здесь, в сером городе, где разгульная жизнь считалась признаком богатства и высокого положения, он перестал сдерживать себя.

– Ма-а-а-ня! – орал Нефедов на всю гостиницу, – где ты Маня?

Следом послышались какие-то торопливые увещевания, судя по всему, в номер к нему пришел кто-то из персонала.

– Но я не хочу! – выкрикнул Нефедов.

Однако, хотел он того или нет, алкоголь делал свое дело, и, через несколько минут я услышала над своей головой богатырский храп нашего сиятельного графа.

Встал он поздно, завтрак принесли ему в номер, – правда, чтобы выяснить это мне пришлось залезть на шкаф и сунуть свое призрачное ухо в потолочное перекрытие. За завтраком он снова пил, потом звонил кому-то, потом опять пил, и в таком, уже основательно поддатом состоянии, он отправился в ресторан, находившийся в цокольном этаже.

Я немедленно побежала вниз, но не в ресторан, я побежала звонить Елене. Она должна была явиться и, охмурив Нефедова, отправиться с ним в его номер. Там, вколов ему снотворное, она должна была устроить у него быстрый и эффективный обыск.

Потому что, если я сделалась дурнушкой, то кому же быть красавицей, как не Елене?

47.

Красота, как уже говорилось, понятие относительное, и, зачастую ее каноны никак не связаны с собственно красотой. Когда-то красотой считалась толщина, потому что толстые = богатые, им есть что поесть. А кто же не хочет быть богатым? Красивой, так же, считалась покалеченная стопа с подогнутыми пальцами – потому что это так трогательно, когда женщина даже ходить не может. Для кого-то полное отсутствие бровей означало одухотворенность, а где-то пикантным считалось косоглазие. «Складки живота ее, как свитки бумаги, ноги ее беломраморные колонны…» – не поделиться таким идеалом красоты я просто не могу.

А в локации, в которой оказались мы с Еленой, красивая женщина должна была быть чувственной и оголенной. С последней задачей мы справились достаточно легко, средства, выданные нам Патриком, позволяли. Роскошную косу Елены подстригли, перекрасили в рыжий, и уложили голливудской волной. Тонкое и очень открытое платье тоже проблем не вызвало – и под него тренированная Елена умудрилась одеть корсет. От природы смугловатую ее кожу сильно набелили, на руки одели перчатки чуть ли не до самых плеч, плюс меховое манто, полюс яркий макияж, выщипанные брови – эдакий живой вариант девушки кролика Роджера. Уверенна, Елену в таком виде мать родная не узнала бы. Пока она стояла молча.

– Привет, – говорила Елена, – как дела?

– Не рычи так! Не ругайся! Говори мягче! – эти реплики принадлежат мне.

– Я не рычу! – зло рычала Елена.

– Просто говори нормально. Как обычно. Не старайся ничего изображать, у тебя не выходит, – увещевала я ее, но Елена только еще больше злилась.

– Если я буду говорить как обычно, Нефедов меня сразу узнает!

Она протопала в угол комнаты и плюхнулась на стул.