Не имей сто рублей(СИ)

— Перестаньте иронизировать и отвечайте на вопросы, иначе……

— Иначе что? Будете пытать калёным железом? Иголки под ногти вставлять? Мне, господа офицеры армии США, в отличие от вас, скрывать нечего. Здесь у меня давние торговые отношения на базарах, поставщики знают меня в лицо. Потому что мы не первый год здесь бываем. А вот вас, ещё в прошлом году здесь не было. Может, вы тоже заблудились и перепутали Афганистан с Туркменией?

Капитан побагровел от наглости Романа, а вот лейтёха был спокоен, чувствовал себя хозяином положения. И теперь, не удосуживаясь переводом, заговорил с Родным напрямую:

— Вы должны понимать мистер Родимов, поскольку нас здесь быть не должно, то соответственно, и вы пропали без вести. Давайте, лучше на чистоту. Где женщина, которую вы подобрали на дороге, и которая ехала с вами в машине?

— Не понимаю, о чём вы?

— Вы не глупый человек, сколько можно играть в кошки-мышки.

— Я говорю честно, и не понимаю, о чём вы спрашиваете. Думаю, стоит спросить у ваших вояк. Когда наша машина взорвалась, нас действительно было трое. Но только это была не женщина, а мужчина — наш друг и водитель. И мне кажется, он не успел выбраться из автомобиля.

Эти слова подействовали на лейтенанта. Он обернулся к капитану и стал что-то с укоризной верещать на английском. Судя по озадаченному лицу кэпа, они прошляпили эту деталь. У Ромки в голове сразу зароились мысли. Что-то они дергаются. Либо не проверили машину, либо Вован жив и ушёл на ту сторону. И его догадки стали формироваться в надежду увидеть Волка в ближайшее время. Было понятно, что им сейчас не до него. Допросов больше не будет, пока они не выяснят все обстоятельства. Значит, они застрянут в камерах ещё, как минимум, на неделю. И возможностей побега не будет.

Капитан что-то гаркнул и зашли конвоиры. Романа снова отвели в его камеру. Жизнь потекла скучно и безрадостно.

2009 год, сентябрь.

Афганистан, провинция Бадгис, Маручак.

После того, как ушёл Харез, я подсел к Шакуру. И рассказал ему о том, что вспомнил. Беседовали мы долго, сидя в пещерке. Назир и Батур несли службу. После того, как я рассказал о том, что вспомнил об Афганистане, пришлось спросить, как помогли наши припасы, оставленные ему в далёком 1987 году. Шакур вкратце рассказал об этом.

Когда мы покинули кишлак, старики созвали пацанов и заставили их засыпать окопы и равнять площадь. Весь день они трудились. Шакур хорошо запомнил место, где мы спрятали патроны, и старался посторонних не подпускать. Ближе к вечеру он откапал два цинка патронов. Тщательно засыпал тайник и унёс их домой. Поужинав, снарядил ППШ и ушёл спать на крышу дома. Спрятался на углу П-образной постройки возле купола так, что весь внутренний двор был виден как на ладони. Первая половина ночи прошла спокойно, и вот когда он стал зевать от усталости, «родственнички» не заставили себя ждать.

Он краем глаза заметил, как две тени скользнули через забор с противоположной стороны буквы «П». Сидя возле купола в тени от лунного света, он изготовился к стрельбе, и когда незваные гости достали ножи, сверкнувшие в бледном свете, открыл огонь. Длинной очередью он свалил обоих. Что-что, а стрелять он умел. И ППШ был очень устойчив сам по себе. С улицы ударила по нему винтовка и чуть не пробила голову, пуля просвистела в опасной близости от виска. Шакур нырнул за бортик крыши и переполз ближе к центру дома. На улице было тихо, только собаки в соседних дворах подняли лай. Шакур ужасно боялся, что люди, пришедшие по их душу, заберутся на крышу и убьют его, а потом и всю семью. Но судьба распорядилась иначе. Стрелок остался один и, видимо, подумал, что убил мальчишку — ведь Шакур в ответ не стрелял. Теперь уже не скрываясь, через калитку, зашёл во двор и склонился над несостоявшимися убийцами. Даже при таком неярком освещении, Шакур увидел его искаженное горем и злобой лицо. Он машинально, от страха, навёл на него автомат и нажал на спуск. Очередь была длинной и полной. Пришёл он в себя, когда закончился диск. Потом его трясло как в лихорадке, и он не мог спуститься с крыши. Мать и сёстры тоже сидели тихо, как мышки, и не высовывались во двор.

И только под утро, когда начало светать, он решился спуститься. Картина во дворе была неприятная, и его стошнило от вида забрызганного кровью двора. У всех троих были разнесены головы в клочья. Теперь спустя столько времени, он и сам не понимает, как было так можно, в таком освещении, очередями, попасть именно в голову, всем троим.