Она выдернула руку из-под пальцев Гены и вскочила из-за стола.
— Мама! Папа! — Она в слезах повернулась к родителям. Те с болью на сердце смотрели на отчаянные возгласы дочери. — Скажите, что это ложь!
— Милая, мы пытались тебя уберечь… — Всхлипнула Ирина Сергеевна.
Вика попятилась назад и остановилась у лестницы. Она испуганно оглядывала всю комнату, пытаясь унять волнение от нахлынувших эмоций.
— Мне нужно поговорить с ним. — Через силу прошептала Вика. — Андрей!
Вика хотела снова броситься на бесполезные поиски в доме, но Гена схватил её и приподнял над землей.
— Отпустите меня! Мне нужно поговорить с ним! — Вика брыкалась и пыталась вырваться из рук Геннадия.
К ним подошли родители и перехватили дочь. Когда Вика почувствовала землю под ногами, снова попыталась бежать, но отец схватил её.
— Поехали домой, дочь. Нечего здесь оставаться. — Уговаривала мать, крутясь вокруг них.
— Я никуда не поеду, пока он сам не объясниться!
— Вик, пойми, ты не нужна ему! — Внушал Гена.
Девушка зацепилась за перила лестницы и попыталась высвободиться из сильной хватки отца. Она всеми силами старалась бороться и с физической, и с душевной болью, а слёзы размывали картинку перед глазами.
— Едем домой! — приказал отец, потянув дочь на себя.
Руки соскользнули с перил, и Вика отчаянно вскрикнула.
— Зачем он так сделал! — Рыдала девушка. — Пусть сам передо мной объясниться! Я никуда не поеду, пока не услышу это от него!
Алексей тащил дочь к выходу, пока вокруг них крутилась безутешная мать. Геннадий оставался стоять около стола, сочувственно смотря на девушку.
— Он не придёт. — Продолжал Гена. — Мне очень жаль.
— Я никуда не поеду! — Вика продолжала пытаться сбежать. — Гена! Почему вы ничего не сказали мне раньше?!
— Я… я и сам не знал… — Умело сочинял Геннадий без единого угрызения совести.
— Нет! Папа! Прошу, отпусти меня! — Вика в истерике колотила по схватившим её рукам отца. — Почему он так сделал! За что?!
— Поедем, милая, поедем… — Сочувственно продолжала Ирина Сергеевна.
Алексей подтянул дочь к двери. Геннадий подошел ближе к ним и облокотился на стол, провожая взглядом истерящую девушку.
— Спасибо вам, всего доброго. — Откланялась мать и вышла на улицу.
— Нет! Отпусти меня! — Казалось, крики слышно по всему пригороду.
— До свидания. — бросил Алексей.
Он сильнее потянул дочь к выходу, но та вцепилась в дверной косяк. На улице едва были слышны нервные возгласы матери. Отец с новой силой одёрнул девушку.
— Нет! — Прокричала она.
Рука Вики соскочила, после чего дверь с оглушающим грохотом захлопнулась.
Записи в синей тетради
Не раз я встречался с непреодолимым желанием бросить всё и поступить не по моральным нормам. Но самое страшное- когда эти моральные нормы поставил себе не ты. Все, что навязано обществом- зачастую идёт в противовес твоим же предпочтениям. И ты соглашаешься с толпой, соглашаешься лишь потому что не хочешь выделяться, или же постепенно сам начинаешь верить в навязанное. Самовнушение творит ужасные вещи. Вот я и внушил себе, что любовь моя губительна.
Первый удар был пятнадцать лет назад, когда умерла мать. Я был слишком молод и слишком глуп, чтобы понять ценность семьи, в которой я вырос, поэтому воспринимал всё лишь как должное. И то, что у меня есть дом, и то, что сестра моя доброй души человек, которая несмотря на разногласия придёт на помощь, и то, что дома меня всегда ждала мать, с которой мы, бывало, сильно ссорились. Она ждала от меня великих свершений и побед, а я приносил лишь тройки по математике. Не то, чтобы я был глуп в учёбе, просто в какой-то момент ввязался в плохую компанию. А когда меня исключили из комсомола, мама окончательно разочаровалась во мне, как я предположил. Да и слова её были словно ножом по сердцу.
— Ты глупец, который ничего не добьётся в жизни.
Последнее, что я услышал, перед тем как уйти из дома в ночи. Лиза пыталась остановить меня, даже выбежала на улицу и какое-то время следовала за мной и умоляла успокоиться. Но я был непреклонен. С Лизой мы простились на доброй ноте и я отправил её обратно, следить за матерью. А сам зарёкся больше никогда не обращаться к ней. Слишком сильно задели мою эгоистичную душу её слова. Поначалу было трудно жить одному в частном доме, да и к тому же в Мещерино я приезжал в основном летом, а осенью пришлось разбираться с заботами о целом участке. Благо Гена помогал, он с рождения жил там, поэтому мало по-малому помог освоиться в доме. Бывало, хотелось дойти до ближайшей телефонной будки и набрать домашний номер, или же написать письмо матери. Но что-то останавливало меня. А когда приходили её редкие письма, я каждый раз страшился читать их, а затем всё равно открывал конверты и пробегался глазами по тексту. Зачастую это были банальные рассказы о том, как проходит её день на швейном заводе, или о том, куда они с Лизой ходили. Как будто и не было той ссоры. На её письма я не отвечал. Боялся. Чего, правда? Не знаю…