Я протянула руку за сумкой, лежащей на соседнем сиденье, подобрала и сложила обратно вещи, которые выпали раньше. В руке тянуло и жгло, я поморщилась, с особой осторожностью взяла сережки.
И вот я снова стояла в прихожей на зеленом грязноватом полу. Я провела так некоторое время, не разуваясь, просто прислушивалась. Сначала было абсолютно тихо. Потом из гостиной послышался шум. Осторожные, мягкие шаги. Я слушала и ждала. Кто это приближается? Когда я наконец увидела Тирита, во мне что-то ослабло и размягчилось. Я опустилась на колени и нетерпеливо протянула к нему руки. Ощущая под ладонями нежную кошачью шерсть, я поняла, как же сильно изголодалась по этому – по прикосновениям, по тактильному контакту. За последние сутки. За целую жизнь.
Я гладила Тирита по спине и чесала его за ухом, пока он благодарно урчал. Он лизнул мои пальцы и обнюхал рану на ладони. Неожиданно она его очень заинтересовала. Раз за разом он тыкался носом в запекшуюся кровь. И вот, кажется, он решился и принялся медленными и тщательными движениями зализывать рану шершавым языком. Я позволила ему продолжать. Подумала, что мы теперь навсегда связаны с этим котом. Прошлое лежало позади нас, о будущем мы ничего не знали, но в этот конкретный момент наши сущности проникали друг в друга, сливались в единое целое. Его слюна и моя кровь.
Он поднял на меня узкие желтые глаза, и я импульсивно отдернула руку. Медленно поднялась на ноги. Тирит… Странное имя для домашнего животного. Его придумал Алекс. Помню, как он объяснял, что оно означает.
– Теперь иди, – сказала я таким хриплым голосом, что пришлось откашляться, чтобы продолжать. – Тебе пора прогуляться. Пожалуйста!
Кот оторвал от меня взгляд, мгновенно забыв о том, в какое смятение его привела моя неожиданно прорвавшаяся нежность, и выскользнул на улицу. Когда я снова обернулась в сторону прихожей, то заметила низко прибитый крюк для одежды, и приступ острой тоски так сильно ударил в грудь, что оборвалось дыхание.
Там висела маленькая курточка. Джинсовая курточка четырехлетней девочки. Я рухнула на пол. Необъятность того, о чем страшно было даже подумать, снова придавила меня.
Я потерла глаза и, только заметив влажные черные полосы туши на руках, поняла, что плачу.
Но прощения ждать было неоткуда, и ощущение, что я мошенница, притворщица, снова навалилось на меня. Чего стоили все эти поиски? Все равно вина была на мне, она тяжелым грузом лежала на сердце вместе с мыслями о том, что я могла бы поступить иначе. О том, что я должна была бы сделать. Что я должна была не допустить.
В конце концов мне пришлось несколько раз сильно ущипнуть себя за щеки и плечи, чтобы заставить себя остановиться. Почему мысли шли в этом направлении? Как будто все уже было кончено, как будто уже слишком поздно. Как будто Смилла уже… Внезапно тоска и чувство вины исчезли. Вместо этого я пришла в неистовое бешенство. Яростно швырнула сумку об шкаф.
– Ах ты черт! – закричала я. – Это все из-за тебя?!
Но мои слова никто не слышал, кроме меня самой. И даже было не очень понятно, к кому именно я сейчас обращалась. Во всяком случае, я пока не была готова сказать это вслух. Таких мрачных глубин я еще не достигла.
19