Не исчезай

Краем глаза я заметила какое-то движение, за которым последовал громкий треск. Повернулась и закричала. Мои уши наполнил шум сотен бусин, которые падали и катились по полу, и в тот же момент я заметила Тирита. Мой крик заставил его замереть. Он выглядел одновременно испуганным и виноватым. Когда наконец воцарилась тишина, он перевел взгляд с меня на опрокинутую шкатулку. Судя по всему, он пришел сюда за мной, прокрался на своих мягких лапах. Возможно, он принял мои поиски за какую-то игру и хотел в ней поучаствовать, а потом случайно смахнул с полки Смиллину шкатулку с украшениями.

Я положила руку на грудь и несколько раз сделала глубокий вдох. Другую руку протянула к коту. Немного поколебавшись, он подошел. Я погладила его по спине медленными, размеренными движениями. Это была попытка успокоить нас обоих. Он потерся о мои ноги, и я порывисто подняла его к себе на колени, судорожно прижала теплое тельце к себе. Слезы обожгли мне глаза, взгляд затуманился. Стон вырвался из горла и проскользнул между губами.

– Она вернется, – прошептала я. – Вот увидишь, она скоро вернется.

Интересно, только я заметила, как фальшиво прозвучали эти слова, как очевидно, что я сама не верю в то, что говорю? Я зарылась лицом в кошачью шерсть и услышала, как Тирит замурлыкал. Когда я снова подняла голову, он прищурился и потянулся ко мне носом. Он стал лизать мне щеки, проводя своим шершавым язычком по лицу. Как будто хотел утешить и поддержать. Так мы просидели какое-то время, а потом он выскользнул из моих объятий, спрыгнул на пол и принялся умываться. Я встала и пошла обратно в гостиную, плотно прижав руки к телу. Где этот чертов телефон? Нужно найти его! Если только удастся связаться с Алексом, все сразу наладится. Не «если», поспешно поправила я себя, а «когда». Когда мне удастся с ним связаться.

Я снова обыскала всю гостиную, проверила все места, о которых только могла подумать; осмотрела каждый маленький уголок, пошарила под диванами и креслами. Но телефон как сквозь землю провалился.

В ушах стучало, хотелось истерически завопить. И тут до меня донесся какой-то звук и я замерла. Прошла секунда, и я услышала его снова. Далекий, приглушенный, но все же легко узнаваемый сигнал звонящего телефона. Моего телефона.

Звук шел откуда-то из спальни. Я побежала или, скорее, поспешно заковыляла обратно по коридору. Остановилась на пороге спальни и стала ждать следующего сигнала с замирающим сердцем. Хоть бы автоответчик не включился, хоть бы я успела!

Телефон продолжал звонить, и теперь сигнал легко было различить. Он раздавался из комнаты, откуда-то с кровати – с той ее части, где обычно спал Алекс. Я с силой сдернула одеяло, которое он так старательно расстелил, и посмотрела на кровать. Телефон лежал в центре белоснежной, туго натянутой простыни. Почему-то он оказался на половине Алекса.

Я не могла понять, как он туда попал, но у меня не было времени об этом даже думать. Телефон светился и вибрировал, снова прозвучал звуковой сигнал. Потными руками я неловко подняла его и увидела номер на экране. Номер, который был слишком хорошо знаком. Только не сейчас! Не знаю, почему я ответила на звонок. Знаю только, что, нажав на кнопку, я зажмурила глаза.

4

Мама тяжело дышала в трубку; у меня подвело желудок, застарелая гнетущая тревога, идущая из детства, охватила меня. Что-то случилось? Но все прошло за одно мгновение. Катастрофа уже разразилась, она лежала далеко позади нас. Мамино тяжелое дыхание могло означать все что угодно. Возможно, она только что вернулась с вечерней прогулки. Правда, я не знала, любит ли она по-прежнему гулять. И мне было все равно. Я думала об Алексе. Возможно, как раз в этот момент он собирается оставить мне голосовое сообщение – он ведь не смог бы дозвониться сейчас.

– Мама, мне нужно…

Но она как будто не слышала. Беззаботно болтала, рассказывала, как сильно устала. Ей пришлось пережить несколько тяжелых дней на работе: одному коллеге угрожал клиент.

– Знаешь, как обычно в таких случаях: «Я знаю, где ты живешь и в какую школу ходят твои дети». А в последний раз он еще и стол опрокинул!

Мне хотелось закричать, что я теперь взрослая и у меня достаточно своих проблем, что в моей жизни происходят вещи гораздо страшнее тех, о которых она рассказывает. Но я, конечно, этого не сделала.

Мама слегка замялась, но потом снова принялась болтать, перескочив на другой предмет: прекрасную августовскую погоду. Во мне поднялась тошнота. Зачем она это делает? Зачем упрямо притворяется, что мы с ней обычные мать и дочь, как любые другие? Как будто для нас возможно цепляться друг за друга после всех этих лет, как будто мы можем протянуть друг другу руки над пропастью, которая разделяет нас, как будто мы снова можем быть вместе. После того, что случилось. После исчезновения отца.