Не исчезай

– В основном неглубокие ссадины, – сказала мама. – Но у тебя жар. И будет большой синяк вот здесь, сбоку на шее и рядом на плече. Больно?

Я вздрогнула и поморщилась, когда она дотронулась до места, куда пришелся удар весла.

– Ты все сделала правильно. Совершенно правильно.

Хриплый голос с другого конца комнаты. Мамина рука замерла. Психотерапевт повернула лицо к окну, которое выходило на веранду, и задумчиво смотрела в него. Я показала знаками, что хочу снова лечь, и мама помогла мне. Она снова принялась протирать меня влажным полотенцем и остановилась только тогда, когда я осторожно отвела ее руку от своего лица. Она еще раз на некоторое время скрылась на кухне, а затем вернулась со стаканом воды. Протянула его другой женщине, и та приняла, не поблагодарив. Мама скрестила руки на груди и тяжело вздохнула.

– Это ведь было не в первый раз, с Гретой, или как?

Психотерапевт одним глотком опустошила стакан.

– Нет. Но она первая забеременела, насколько мне известно.

Значит, до меня у Алекса были другие любовницы. А может быть, одновременно со мной, кто знает? Я пыталась понять, как во мне отзывается эта новость, но не находила в себе никаких чувств.

– Я обнаружила измену, когда мою мать положили в больницу. Затем узнала о ребенке, позже, когда она… когда она умерла.

Мама снова вернулась к дивану и уселась в своем углу.

– Я очень сожалею.

Психотерапевт задумчиво смотрела на стакан в своей руке, будто он содержал ответы на главные загадки бытия.

– А вот он не сожалел. Смотреть, как другие мучаются, причинять им боль – этим Алекс живет. Он прекрасно это умеет и добивается этого всеми возможными способами: словами, действиями, руками…

Она говорила о своем муже. О моем бывшем любовнике. Ее слова снова повлекли за собой воспоминания, тело отозвалось на них дрожью. Значит, я была не одинока в своих страданиях, боли и унижении. Чему же он подвергал ее, прожившую с ним так долго? Я вспомнила о кардиганах и пиджаках, которые видела на ней во время наших сеансов. Она обнажала кожу очень редко, хотя стояло лето. Внезапно причина стала ясна.

«И все же, – пронеслось в голове, – все же ты вышла за него, все же осталась с ним. Почему?» В следующую секунду я вспомнила маленькую белокурую девочку с ямочкой на щеке. Вопросительный знак исчез. Я знала почему.

– В начале было хуже. Пока я не научилась распознавать его сигналы и приспосабливаться. Сейчас он уже редко…

Психотерапевт подняла руку и сжала ее в кулак, но потом медленно расслабила и дотронулась пальцами до своих губ.

– …наказывает меня.

– Когда ты поняла, что нужно приспосабливаться? Что с тобой что-то не так, что ты виновата в том, что он плохо с тобой обращается?

Сначала я подумала, что ослышалась. Эти слова, эти выражения… Неужели мама могла так сказать? В удивлении я пыталась поймать ее взгляд, но она не смотрела на меня. Она, казалось, совершенно равнодушно приглаживала на себе одежду, расправляя никому не видимые складки. Психотерапевт тоже была взволнована. Ее рука, прикрывавшая рот, упала на колени, и она долго смотрела на маму. Потом ее взгляд затуманился, черты лица смягчились. Как будто она слишком хорошо понимала, в чем суть вопроса.

– Я знаю точно, когда это произошло. Когда он в первый раз сказал…

Она поколебалась, поднесла руку к горлу. На безымянном пальце было золотое обручальное кольцо, совсем простенькое. Я заметила, что рука дрожит. Мама подалась вперед и склонила голову набок. Ее голос был ласков.

– Что он сказал?

– «Ты больная на голову. Совершенно больная. У тебя крыша съехала капитально». Я точно не помню, когда это было, не помню, что я такое сказала ему поперек. Но помню, что почувствовала, когда услышала его слова. Они проникли в меня и заставили замолчать. Целый день я ходила как в тумане. Всех, кого я встречала в тот день, – женщин в очереди в магазине, отцов, которые забирали детей из детского сада вместе со мной, – я хотела спросить: «Сегодня муж сказал мне, что я больная на голову. Что вы об этом думаете?»

В моих ушах зазвучал знакомый голос, и я увидела перед собой ухмыляющееся лицо Алекса. «Ты определенно немного сумасшедшая. С головой не все в порядке». Психотерапевт оперлась на ручку кресла и медленно встала.

– Тем вечером, когда я положила голову на подушку, я наконец поняла, почему эти слова так задели меня. Почему я замолчала вместо того, чтобы защищаться. То, что он сказал… Это была не просто взятая с потолка выдумка, не беспочвенное обвинение. Я никогда не была… никогда не чувствовала себя…

Она слегка пнула ногой кучу из деревянных щепок и обрывков газет, и они рассыпались по полу. Потом как бы демонстративно стянула с себя белый кардиган и потерла бледные предплечья.

– В глубине души я знала, что он прав. Все было действительно так, как он сказал.