Не искавшие приключений (СИ)

— Не-е-ет, что ты, — я была себе омерзительна: ненавижу врать близким людям, даже ради их блага. — Просто я в Равенстерне недавно. Кто из нас быстрее отыщет ведро и воду?

— А… Тогда ладно.

"Матерь Сущего, благодарю. Надеюсь, Зи не найдет это все достаточно долго!"

Гортензия еще не скрылась из вида, когда створки дверей распахнулись.

— Вызываю свидетеля со стороны обвиняемого!

От волнения пришлось опереться о тележку Джима: колени дрожали. Свитер, штаны из портьеры и сапоги не по росту — в таком виде я второй раз в жизни оказалась там, где выносят смертные приговоры. Эта мысль заставила усмехнуться: разве уж так это важно? Гораздо важнее: я — не обвиняемый, я — защитник. Снова!

Стало немного легче.

Я вошла, держась позади тележки. Огляделась вокруг. В прошлый раз я не только не рассмотрела зал — вообще почти ничего не запомнила. Теперь прежде всего взглянула наверх, туда, где висели знамена. Галерея под потолком казалась пуста: наверняка теперь у ее двери не единственный страж, и мой сомнительный подвиг не повторят. Средняя галерея тоже пустовала, зато нижняя была полна представителей прессы — эти явно пришли в поисках сенсации, а не истины. Рядом с журналистами пристроилась кучка праздных зевак, одетых довольно бедно. Люди правого берега. Не свидетели, не родственники погибших. Даже 4.2 было достаточно, чтобы видеть: нанятые за гроши типы понесут в город благую весть: "Мясник из Белого Храма наказан! Спите спокойно, палата эрлов печется о нас!" И донесут эту весть лучше любой газеты.

Кого не было в зале — так это друзей Мэтти. У меня неплохая память на лица, и я не нашла ни одного знакомого среди людей в полицейской форме.

Что еще хуже: не оказалось в зале и тетушки. Как она держится, бедняжка? Жива ли вообще?..

Мэтти был там, где еще недавно сидела Гортензия. В этот раз правосудие не ограничилось якорем от линкора, или что так цепляют к наручникам — кузена заперли в железной клетке.

В креслах, комфортно, как на светском приеме, расположился хлыщ со склизкими усиками и его молодая копия. Де Вержи-младший оказался такой же худой, с усами, еще более жалкими: словно два прилипших под носом пера из подушки.

При виде Джима в тележке пресса не просто оживилась, как после моего выпада с книгой — люди поднялись с мест. Шепот изумления превратился в разноголосый шум, и серитый стук молоточка оборвал его далеко не сразу. Я посмотрела на стол судьи.

"Ой.

Здравствуйте, Ваша Честь, как-вас-там."

Это снова был старик с бульдожьей физиономией. Измененные — жертвы войны, искалеченные оборотной магией, в большинстве своем приобрели черты псовых. У кого-то они заметны больше, как у ванЛюпа, у кого-то — меньше, как у Тервюрена. Судье, в чьих руках была судьба Мэтти, очень не хватало таблички "Осторожно, злая(зачеркнуто) суровая собака!"

Другой человек в пурпурной мантии, очевидно, был прокурор. Его лицо наводило на мысль лишь об одном: судьба кузена уже решена, и на площади Четырех Рынков готов эшафот. Мысль немного поблекла — после того, как прокурор разглядел Джима.

Равенстерн перестраивали несчетное число раз, но здесь, в донжоне, всегда оставалось его сердце. Сколько зла и грязи оно повидало! Тем отраднее было видеть, как исказилась морщинистая физиономия благородного эрла. Де Вержи-старший не привстал даже — подскочил в своем кресле. Он точно не ждал подобного поворота.

Мне больше не было страшно. Страх заменила злость. Осталась только одна проблема: все время надо напоминать себе, что злость — не лучший советчик.

* * *

— К порядку! — судья-бульдог стукнул еще два раза. — Занесите в протокол, — велел он секретарю, — защита предоставляет свидетеля.

Я покосилась на человечка, сидевшего рядом с клеткой Мэтти.

"Нет. Это не адвокат — просто ничтожество, запуганное де Вержи. Так трясется, что видно издалека. М-да. Господин Жан Руссель, куда бы он ни попал после смерти, сейчас точно перевернулся. Но кто, в таком случае, задаст вопросы свидетелю?.."

— Это — свидетель? — прокурор явно не желал, чтобы виселица пустовала. — Эта… куча грязного мусора, воняющая алкоголем?

— Ты кого мусором назвал, лысый пенек? — Джим затрясся в тележке от возмущения. — Эй, хризантемка крашеная, — ветка протянулась к даме-секретарю. — Одолжи старику листочек — жалобу буду писать!

Пожилая дама-секретарь придушенно пискнула. По ее лицу трудно было понять: напугана она Джимом, или поражена сравнением с цветком.

— Оно еще и писать умеет, — выдохнул кто-то из журналистов.

— А ты — нет? — язвительно бросил куст.

Вперед выступил Флориан де Стеррэ: