Не измени себе

И вдруг Борис заметил, что Вальцов застыл с кружкой в руках. Глаза его грозно сверкнули, губы сжались, заходили желваки на скулах. Борис, неприятно удивленный, оглянулся, но ничего подозрительное не заметил, — Кого-то увидели, Иван Федосеич?

Вальцов пришел в себя.

— Вспоминаю, Борис. А точно припомнить никак не могу. Где я мог видеть Юзовского? Где?

— Да плюньте вы хоть сейчас-то на этого вражину, всему свой черед.

— Это, пожалуй, правильно. Наляжем-ка!

Минуты две молча работали челюстями, а думали все ту же думу. Первым не выдержал Борис.

— Иван Федосеич, как вы думаете, долго еще продлится борьба с ними?

— Уверен, что не долго. Борьба, по сути дела, уже заканчивается. Коллективизация идет полным ходом. Конечно, крови кулаки попортят нам еще порядочно. Побьют, сожгут, потопчут… Но сравни-ка ты все это с обстановкой в гражданскую войну, когда каждый наш человек был гол как сокол, во вшах, в коросте, с ребрами, на которых хоть играй, что тебе балалайка. А ведь одолели врагов на всех фронтах. Так или не так, комсомол?

— Так, Федосеич.

— Ну и потянем за великое из малого объема, — и хохотнул, довольный собственным каламбуром.

Пил Иван Федосеевич большими жадными глотками. Борис с трудом начал вторую кружку, получая больше [удовольствия от беседы. Он был бы не прочь съесть еще полдюжины бутербродов, потому что пиво возбудило аппетит, но стеснялся попросить о том официантку, сидел, делал мелкие глотки и думал. Честно говоря, слова Вальцова не столько успокоили, сколько растревожили его. Как там ни говори, а число кулаков немалое. Где-то достают они оружие, сопротивляются бешено, наверняка увлекают за собой колеблющуюся массу крестьян среднего достатка. Так что силы у них, поди, еще немалые процесс, наверное, не так скоро закончится, как думает Вальцов. Размышления обо всем этом он откровенно и выложил Ивану Федосеевичу.

Лицо Вальцова помрачнело. Он даже кружку с пивом отставил в сторону. Задумался. Сильные и жесткие пальцы его выдали беспокойную дробь. Но вот он сделал из кружки большой глоток, тыльной стороной ладони вытер губы и, грузно навалившись на стол, пристально взглянул в глаза Дроздову.

— Слушай, комсомол, не рано ли тебе в государственные деятели определяться?

Вроде бы шутливый вопрос, но в глазах Ивана Федосеевича Борис не заметил веселой искры. Не признал шутки и сам.

— Я думаю, Иван Федосеич, наши государственные дела всех и каждого касаются. Тех, конечно, кто болеет за дело свое, за землю вообще, коль уж по большому счету. Если я смолоду буду поплевывать в потолок и делать вид… моя хата с краю, на какой черт сдался такой рабочий? А я как-никак гегемон. Пусть миллионная его частичка, по все-таки действующая, активная. Вот такая позиция вас устраивает?

Вальцов быстро убрал со стола руки, откинулся на спинку стула, довольно осклабился.

— Круто, круто берешь, Дроздов.

— Нет, нет, не уклоняйтесь. Я далек от шуток. У нас работает участник двух революций Василий Егорыч…

— …не Кулешов ли?

— Да, Кулешов. А вы его знаете?

— Еще бы не знать.

— Так вот… Он любит говорить: «Дорожку выбирай смолоду и за стезей своей следи да следи, чтобы не сбиться вправо или влево». Вот я и не хочу сбиться вправо или влево.

— Ладно тебе. Будто я не понимаю. Но враг на то и враг, чтобы не дремать. ОГПУ без работы не сидит. Поди, часа по три в сутки спят…

Подбежала тоненькая девушка с тарелкой, накрытой салфеткой, и еще четырьмя полными кружками пива.

— Это вам от нашего заведующего, — и, как фокусник, рывком сорвала салфетку. — Премия за вашу помощь. Вот!

Вальцов ахнул — раки! Крупные, красные! Иван Федосеевич глаз не мог от них оторвать.

— Скажите, девушка, ваш заведующий не волшебник случаем?

Молоденькая официантка залилась открытым и милым девчоночьим смехом.

— Он у нас хороший, хоть и шумит часто. Но пошумит-пошумит и забудет.

А Борис глаз не мог оторвать от девичьего лица. Что-то в нем напоминало Женю Пухову. И не понять, что именно их роднило?

Заныло сердце: каково сейчас девчонке? Ночи становятся холодным!!. Где ночует? Есть ли вообще у нее крыша над головой?

— А что это ваш товарищ загрустил? — все тараторила девушка.

— А он у нас о человечестве скорбит. Вот такое сердце у товарища Дроздова. — Иван Федосеевич сложил два крупных рака и показал официантке.

— Вот такое корявое да колючее? — не дожидаясь ответа, опять засмеялась девушка.

Вальцов что-то сказал. Официантка замахала на него руками, совсем зашлась в смехе, убежала.

— Когда-нибудь едал такое, Борис Андреич?

— На реке вырос, Иван Федосеич. Ведрами варили…

— Тогда налегай, — и первым с жадностью впился в толстую клешню.

Борис был равнодушен к ракам, но надо было видеть, какое наслаждение получал Вальцов! Он утробно урчал, постанывал, цокал языком и смачно прихлебывал из кружки пиво. Глядя на него, с удовольствием на этот раз хрустел раками и Борис.

Потом они опять шагали по Москве, сытые, умиротворенные, и мирно беседовали.

— Где живешь-то? — вдруг спросил Иван Федосеевич.

— В Люблино, — ответил Борис и поморщился, не желая больше распространяться на эту тему. Настроение у него мгновенно испортилось.