Не измени себе

Именно с Софьей Пуховой, с без пяти минут кандидатом исторических наук, и рекомендовал Борису посоветоваться Иван Федосеевич. О том же еще раньше подумывал и сам Дроздов, но он боялся в ее доме встретить Женю, которая сейчас, по словам Вальцова, большую часть своего времени проводила у матери, эта боязнь погнала Бориса опять к Ивану Федосеевичу, с которым он и созвонился на определенный час.

На его звонок в дверь почему-то долго никто не отвечал.

«Заснул он, что ли?» — удивился Борис и нажал еще раз на кнопку.

— Иван Федосеевич, вы что… ключи потеряли?

Голос, раздавшийся за дверью, заставил Дроздова вздрогнуть. Он сразу же понял, кому принадлежал этот голос. Кровь стала медленно отливать от его лица. Борис хотел уже повернуть и сбежать по лестнице, но дверь резко распахнулась. На пороге стояла… Женя. Она молча, словно не веря своим глазам, смотрела на него. И вот раздался шепот:

— Бо-оря-а!.. — Недоверчиво протянула руку, коснулась его щеки. — Милый! Родной ты мой! — наконец обрела голос.

Опомнился и Борис. Он порывисто обнял Женю и увлек ее в квартиру. Женя сквозь слезы пыталась ему что-то сказать, но волнение, радость так переполнили ее, что все слова у нее перемешались. Да и нужны ли были тут слова? Он сжимал ее плечи, нежно гладил по голове и сам бормотал что-то несвязное.

А Женя, захлебываясь слезами, все пыталась поведать обо всем, что пережила за эти годы. Но Борису не нужны были ни объяснения, ни оправдания — разве можно изменить прошлое? Он сам мучился и метался, да поделать ничего не мог. И не знал он сейчас, чего в его душе больше: радости или страдания?

Как же он любил ее! Даже такую вот, запутавшуюся, несчастную, но по-прежнему прекрасную и желанную. Теперь уж он не мог, не хотел, не в силах был с нею расстаться.

Он усадил Женю в кресло, тихонечко стал гладить ее руки, плечи, щеки. И все повторял ласково:

— Ну, хватит, хватит, Женечка… Успокойся! Ну, пожалуйста, успокойся. Все, все теперь будет хорошо. Ну, скажи мне что-нибудь…

Лицо у нее распухло от слез, глаза покраснели, зато капризный излом губ стал еще заметней. Сколько лет прошло после их последней встречи, а годы будто не коснулись ее красоты. Ни морщинки на лице. Порода, что ли, такая?

Мысли его прервал телефонный звонок. Борис взглянул на Женю, но тут же понял, что ей нет никакого дела до телефона.

— Черт с ним. Пусть звонит, — весело сказал Борис.

Телефон зазвонил опять. Но может, сам Вальцов звонит Жене?

«Вальцов. Это он».

Борис резко поднял трубку.

— Здравствуйте, Иван Федосеич.

— Откуда знаешь, что это я?

— Кто же так долго может названивать?

Вальцов рассмеялся. Потом сообщил, что он находится у матери.

— Поехала к себе старушка и вдруг расхворалась. Плохо ей, до утра не смогу вырваться отсюда.

— Все понятно, — с нажимом сказал Дроздов.

— Не мудри. И слушай сюда, как говорит мой шофер. Холодильник полон всего…

— Ты это специально?

— Не будь дураком. В конце концов от твоего счастья и благополучия зависит мое собственное. А мне жить отпущено поменьше, чем тебе. Это можешь себе уяснить?

— Ох, Иван, Иван! Если бы ты знал, что наделал!

— Слушай, Борька… Милушка… Ну, пожалей хотя бы Соню. Вот-вот у ней инфаркт… поверь! Пожелтела вся… Пальцы прыгают… Не могу смотреть. Пойми!

— Понял. Не о себе думаю.

— Спасибо, Борис. И не злись. Потом оценишь.

Дроздов помолчал. Надо было кончать разговор, но ему почему-то стало страшно.

— Ну, что сопишь? Не казни себя — будь хоть раз мужчиной. Принимай, как воин, ответственное решение. Знаешь, поди: семи смертям не бывать, а одной не миновать.

Борис вздохнул и, подыгрывая, намеренно громко спросил:

— А температура у матери большая?

— Не мерил. Но горит вся.

— Не волнуйся, Иван Федосеич, ключи занесу — как раз около министерства буду.

Но Вальцов, видимо, не понял нарочитости слов Бориса.

— Да на кой бес они мне сдались! — загрохотал он. — Вторая связка есть. Оставь себе и держи крепко.

И вдруг горячая волна нежности к Вальцову заполонила душу Бориса. Он, видите ли, о себе думает! Не о себе, нет. О нем, Дроздове. И думает, и страдает. Пусть грубовато, по-мужицки сработал. Но черт возьми, надо же когда-то рубить этот узел и прибиваться к какому-то краю!

— Ох, Иван Федосеич! Если б ты знал!

— Знаю!..

Трубка разразилась частыми гудками. Борис осторожно положил ее на аппарат.

Во время разговора он не видел Женю. Но она, наверное, глаз с него не спускала.

— Что?! — не голосом, а только губами задала вопрос.

— Мать заболела у Ивана Федосеича. На работу утром от нее поедет.

Она в изнеможении закрыла глаза, вздохнула.

— Господи! Каким эгоистом становишься поневоле… Надо пожалеть Анну Дмитриевну, а я счастлива, что мы наконец-то вдвоем с тобой…

Глава третья Конфликт

1

Ничто не проходит бесследно. В том, что это именно так, Борис Дроздов убеждался не раз…