Не изменяя присяге

«Российский флот, как и армия, приведены преступлениями царского и буржуазных режимов и тяжелой войной в состояние полной разрухи, а потому флот, существовавший на основании всеобщей воинской повинности царских законов, объявляется распущенным и организуется социалистический, рабоче-крестьянский флот».

«Какая специфическая клевета, жгучая ненависть и циничный подлог проглядывают в этих словах! — восклицал, вспоминая об этом декрете большевиков, капитан 2-го ранга Г. К. Граф — боевой офицер, свидетель действий большевиков по развалу Балтийского флота. — Дай Бог, чтобы любой флот так рос и развивался, как русский царский флот в последние годы перед революцией», — писал он. «Все было доведено почти до совершенства. Через самый короткий промежуток лет, лет самой тяжелой войны, которую когда-либо вела Россия, флот имел уже и современные линейные корабли, и быстроходнейшие в мире эскадренные миноносцы, и новейшие подлодки; имел и целый ряд батарей самого крупного калибра на побережье заливов. Он рос не по годам, а по месяцам и дням».

Человек стойких убеждений, мичман Садовинский не менял их в угоду текущего момента и, приняв для себя еще в конце 1917 года решение не служить большевикам, совсем не удивился появлению этого декрета. Ничего другого, кроме дальнейшего слома остатков флотской организации, Бруно от большевиков не ожидал.

«Да, — думал он, читая декрет, — недаром говорится, что чем чудовищнее ложь, тем она правдоподобнее».

Из декрета следовало, что в новом Рабоче-крестьянском Красном флоте матросы и офицеры будут служить по контракту, декрет проводил коллективное управление флотом.

Бруно усмехнулся: «Недавняя практика коллективного матросского управления флотом показала полную свою несостоятельность. Похоже, что большевики взяли за основу своей реорганизации довоенную организацию английского флота», — подумал он.

И еще мичман Садовинский с предельной ясностью понял, что демобилизация флота окончательно разделит флотских офицеров и разведет их по разные стороны.

В Финляндии продолжала разрастаться «красная революция».

Мичман Садовинский чувствовал: «Дни русской военно-морской базы в Гельсингфорсе сочтены. Нашим войскам и флоту придется убираться из Финляндии, и очень скоро.

Как бы гражданская война, подобная идущей сейчас в Финляндии, не вспыхнула в России», — внутренне переживал Садовинский.

До русских офицеров в Гельсингфорсе доходили слухи о создании генералом Алексеевым русской Добровольческой армии для сопротивления большевистскому режиму в России. Говорили, что еще в конце осени прошлого, 1917 года атаман Каледин не признал советской власти на Дону.

Как ни размышлял Бруно над событиями последних нескольких месяцев, он никак не мог понять логики действий большевиков: придя к власти, они первым делом приняли Декрет о мире и Декрет о земле. Декреты на первый взгляд «громкие», действующие на сознание народных масс наверняка. Декрет о мире провозглашал выход России из войны и «мир без аннексий и контрибуций».

А это означает, — понимал, как военный человек, мичман Садовинский, — что, несмотря на потери миллионов человеческих жизней, Россия отказывается от любых результатов победы в этой войне. Но ведь это неприемлемо как для него, кадрового офицера, так и для десятков тысяч других офицеров и огромного числа рядовых, проливавших свою кровь за победу России.

Получается, что этим декретом большевики сами создавали себе противников из своих же вооруженных солдат и офицеров, из своего же народа.

— Теперь, Декрет о земле, — рассуждал дальше Бруно. Декрет предусматривал «полную национализацию» всей земли в России. Но ведь это полный абсурд! В России землей уже владели десятки миллионов людей. Кто огромным имением, кто землей, которую сам и обрабатывал, а кто большим или меньшим участком для дома или дачи. И все они являлись собственниками этой земли и теперь этим декретом лишились своей законной собственности.

Таким образом, Декрет о земле вынуждал собственников земли браться за оружие и с этим оружием в руках бороться с теми, кто эту землю у них отнимал. То есть этим декретом большевики сами создавали себе противников из своих же граждан.

«Неужели большевики готовы и хотят бороться со своим народом? — не укладывалось в голове Садовинского. — А эти декреты: об упразднении сословий, об отмене званий, орденов и знаков отличия, — вспоминал Бруно, — об отделении Церкви от государства и отделении школы от Церкви. Все эти скороспелые декреты также породили миллионы противников большевиков среди российского народа. Ведь это прямой путь к вооруженному противостоянию людей внутри страны. Неужели большевики сознательно подталкивают и навязывают стране Гражданскую войну?» — содрогнулось сердце Бруно.