Не хочу быть полководцем

— Иного поставили бы, — пожал плечами Воротынский и неожиданно мотнул головой в мою сторону. — Да вон хошь бы Константина Юрьича. А что? Мыслишь, коль фрязин, так не сумел бы? Ей-ей, сумел. Да я и сам бы туда пошел. Людишки меня знают, верят, а вера в таком деле ух — полпобеды заменит.

Я обомлел. Ноги разом подкосились, лавки поблизости не имелось — лишь стол, и я подался вперед, чтобы опереться хотя бы на него. Нет, я не трус, но такая ответственность, честно говоря, меня напугала. Однако мое стремление опереться сыграло дурную шутку.

— Вона, вишь, яко глазоньки-то разгорелись, — кивнул на меня Воротынский. — Будто яхонты. И сам весь вперед устремился — возрадовался, а стало быть, готов, верит, что все как надо у него выйдет. И болота не напужался. Что, Константин Юрьич, управились бы мы с тобой?

Да уж куда там, не напужался. Мне только полки в бой водить. Это с одним курсом Голицинского пограничного.

«Хотя если с князем вместе… — мелькнуло в голове. — А почему бы и нет? Вот только…»

— Боюсь, пресветлый князь, что в отличие от Боброка я тебя за богатырские плечи удержать не смогу, когда ты, подобно Владимиру Андреевичу Серпуховскому в бой рваться станешь. — И вежливо улыбнулся.

— А ведь и верно, не удержит, — хмыкнул Татев, оценивающе поглядев на меня. — Он хошь и повыше росточком, да узковат в кости.

— Мясо и нарастить можно, — нетерпеливо отмахнулся Воротынский.

— Не за один же день, — возразил его зам. — Да и что ныне о пустом речь вести. Будем ратиться, яко сказано, вот и все.

— Будем, — тоскливо заметил Воротынский. — А жаль. Можно было бы Девлетку за жабры ухватить. Есть силенка еще у Руси, вытянули бы жирненького налима на песочек да брюшинку-то ему бы и вспороли. А таперича что ж, и впрямь отбиваться придется, а кто вперед не идет — помяни мое слово — уже в убытке. По старине тягаться и мне любо, токмо и хитрецы малость добавить неплохо бы.

— Малость, — вновь не утерпел Татев. — От малости, вестимо, убытку не станет. Но ты ж об ином толкуешь — тут, ежели што, все потерять можно.

— А иначе не бывает, — развел руками Воротынский. — Вон хошь фрязина спроси, — автоматом записал он меня в свои союзники. — Он во многих землях побывал, но то ж тебе поведает. Так ли я реку, Константин Юрьич?

— Все так, — подтвердил я.

А что еще оставалось делать? Да и прав был князь. Риск всегда есть, и обойтись без него, затевая какое-либо дело, маловероятно, хотя… Я напряг память. Что-то такое я читал. В одной книжке, то ли исторической, то ли в серии «Жизнь замечательных людей», в биографии какого-то полководца — как же его имя? Впрочем, неважно — рассказывалось, как он один раз…

— Все так, — повторил я еще раз. — Но хитрость сыскать можно. Невелика она, и помощи сиюминутной от нее ждать нельзя, но заставить Девлет-Гирея в затылке чесать она может. Да и воевать ему придется с оглядкой.

Татев недоверчиво хмыкнул, но Воротынский, будучи иного мнения о моих способностях, загорелся сразу. И я изложил суть идеи, тем более что риска для всего войска она не представляла. Только для одного человека — гонца, которому предстояло внедрить ее в жизнь. Гонец этот должен был ехать якобы с посланием к царю от воевод, находящихся в Ливонии и извещающих Иоанна Васильевича, что они уже прослышали о Девлетовом нашествии и идут на помощь.

— А почему к государю? К Вельскому, — поправил Татев. — Царь ныне уже в Александровой слободе, ежели не дальше[52], и, пока татары не уйдут, в Москве не появится.

— Но воеводы в Ливонии этого знать не могут, — возразил я.

— Тоже верно, — одобрил Татев, и они вдвоем принялись гадать, от чьего имени отправить грамотку и каким путем отправить гонца, чтобы Девлет непременно поверил — и впрямь ратник скачет с севера.

Придя к выводу, что лучше всего писать от имени самого Арцимагнуса Христиановича[53], ибо он там главнокомандующий, они решили заставить писать текст меня. А кого еще? Я же фрязин. С трудом удалось отбиться, доказав, что с русского языка толмачи у Девлета отыщутся, а вот с датского — навряд ли. Да и не мог датский принц, командуя русскими войсками, писать русскому же царю на своем языке. Явное неуважение к государю! Поправку приняли, но сочинять текст все равно заставили меня, и настоял на этом уже Татев, заявив, что я, как иноземец, отпишу «гораздо инако» и тогда оному поверят. Вообще-то мудро — иной стиль, как ни крути, сам по себе есть лишнее доказательство.

Заминка случилась только один раз, когда нам всем стало ясно, что ожидает самого гонца.

— За святую Русь муки приять — на том свете в райские кущи попасть, — несколько смущенно буркнул Татев и… покосился на меня.

Взгляд мне не понравился. Я понимаю, рай и все такое — оплата высокая, однако захотелось пожить еще немного. И потом — а как же Маша?! Выручил Воротынский.

— Константин Юрьич больно умен, — заявил он, тоже поняв, что означает взгляд Петра Ивановича. — Его засылать все одно что телушку на козу менять. Неча. Я иного молодца сыщу…