Не ходи, Эссельте, замуж

– Хоть ты…

Кириан зарделся, откашлялся прилежно, склонил голову, будто собрался сперва часок вздремнуть, и вдруг взмахнул рукой, ударил по струнам и грянул во всё кирианово горло:

О Гвент! Священная держава
Крестьян, купцов и рыбаков.
Взгляни налево иль направо —
Никто рифмованных двух слов
Связать не может. Лишь Кирьян,
Стихи строчит, когда не пьян.
Итак, приступим. В славном Гвенте
Конначта собирает рать,
Войска растут по экспоненте,
Соседей надо покарать.
Соседи те – улады злые.
Народец склочный и сварливый,
Коварный, пакостный, драчливый,
Жестоковыйный и спесивый.
Пока гвентяне в сладкой неге
Неспешно дни свои влачат,
Улады буйные набеги
Злоумышляют и творят.
Грабители, придурки, гады,
Невежи, психи, казнокрады,
Козлы, бараны, быдло, стадо!
Вот подлинный портрет Улада!
Воистину, Улад – не Гвент,
Он всех пороков абсорбент.
И вот провозгласил Конначта:
Вперед! За Гвент! Забьем Улад!
Взвился штандарт на главной мачте,
И двинулся вперед армад.
Чего? Армада? Вот нахал, а?
Певца осмелился прервать!
Гоните умника из зала!
Прогнали? Можно продолжать?
Итак, армад, то есть армада —
Корвет, два брига и фрегат,
Достигла берегов Улада,
И в страхе побежал Улад…

Зал притих – всем было любопытно услышать описание событий, свидетелями или участниками которых они почти все были, в таком виде, в каком они войдут в историю. Пусть летописцем Гвента сейчас был не какой-нибудь дотошный архивариус, пергаментно-чернильных дел мастер, а болтун и пьяница миннезингер, но именно при таком раскладе мемуаров, знали ушлые гвентяне, их легче всего редактировать на стадии зарождения.[2]

Пока всё шло, как было.

То есть как не было.

Глотнув безалкогольного меда с пилюлей для прочистки замутненных потином мозгов до состояния стеклышка, хотя бы матового, из заботливого поданного слугой кубка, Кириан крякнул, утер плечом военно-защитного цвета рот, размазывая по щеке то ли напиток, то ли некачественный краситель ткани,[3] и утробным голосом продолжил:

Уладья стража пограничья
Сражалась с грацией девичьей,
В один момент рассеял Гвент
Сей смехотворный контингент.
Да, сам фельдмаршал Карто-Бито
Остался бы доволен битвой.
Блицкригер, старый генерал,
От восхищенья б зарыдал.
Остатки жалких войск Улада,
К столице шустро отойдя,
В ней заперлись. Исчадья ада!
Сыны коварства и вранья!
На штурм войска повел Конначта
Монарх великий, храбрый вождь.
Он рубит, колет, режет смачно,
Что для него смертельный дождь
Из вражеских презренных стрел?
Поползновения уладьи
Тщетны. Конначта, как оладьи,
Уладьев тех на завтрак ел.
Мечом своим монарх махает —
Уладьи головы слетают
С уладьих плеч, и уж готов
Холм из отрубленных голов!
Монарх еще махать желает —
Не может! Головы мешают!
Такою хитростью порочной,
Посредством вражеских голов,
Конначта обездвижен прочно.
Я плакать, я рыдать готов!
Беда! Улады, торжествуя,
Гурьбой Конначту в плен влекут
Герольды их, победу чуя,
Уже стишки свои плетут.

Искоса пробежавшись взглядом по физиономиям аудитории, Кириан самодовольно усмехнулся под нос: кажется, рыдать, вытискивая из-под шлема пучки волос и раздирая ногтями кольчугу на груди, готов был не только он.