Не ходи за мной смерть

Он, взяв под мышку карабин, помог подняться на ноги. Немного проводив ее, вернулся, а Даша, теряя силы, упорно шла туда, где плакали дети. Был поздний час, но никто не уснул, особенно орали маленькие. Они не понимали того, что война, что надо терпеть. Чтобы выжить, им надо было есть. Нюркину голову с прозрачным бульоном сразу же днем и съели, но голод не утолили, тогда Фрося посмолила Нюркину шкуру и, отварив ее, порезала на мелкие кусочки, получилось что-то типа жвачки, но и она не помогла. Взрослые жевали до тошноты, а малые орали. Вдруг Фрося услышала, как кто-то царапается в дверь. Подойдя, спросила:

– Кто?

Но послышался ответ, похожий на стон. Сердце ее сжалось, она открыла крючок. Дверь распахнулась, и, перешагнув порог непослушными ногами, Даша рухнула на пол, еще больше перепугав орущих детей. Фрося кинулась к ней, пытаясь поднять с пола, но мешал белый мешок, в который намертво вцепилась Даша обеими руками, потеряв сознание. Общими усилиями ее бережно положили на Фросину кровать. Все с любопытством поглядывали на мешок, который все-таки удалось высвободить из Дашиных рук, и он так и остался посередине хаты.

Стоило только Даше прийти в сознание, как за окнами послышались тяжелые шаги.

– Скорее, Фрося, скорее запри двери и тащи сюда мешок, – простонала Даша. – Не успели… – В двери-то увесистым гремел староста Матвеев:

– Именем румынско-немецкого правительства требую немедленно открыть двери, не то перестреляю всех как цуциков.

Фрося растерянно бросила мешок снова на пол и поспешила открыть дверь.

– Где эта лярва? – гаркнул он, войдя в дом вместе с комендантским денщиком.

– Здесь таких нет, – сбросив с себя растерянность смело ответила Фрося. – Поищи их, холуй, в другом месте.

– Молчи, стерва! – И он, на коротеньких ногах подпрыгнув, ткнул кулаком Фросе в лицо. Носом пошла кровь. Она, зажав нос, запрокинула голову, а Матвеев, высыпав содержимое белого мешка, выкрикивал:

– Пять палок копченой колбасы, две головки сыра, пять булок хлеба, три головки сахара, две бутылки шампанского и бутылка рома румынского. Все это было украдено у господ офицеров, проливающих кровь за святой рейх и румынское королевство. Я бы мог на месте, по законам военного времени, расстрелять эту лярву, но знайте, сволочи, мою доброту и подыхайте тихо и молча, – тянул он тенорком голодного поросенка, кидая перечисленные продукты в мешок. Когда они выходили, унося мешок, румын ехидно улыбнулся и погрозил длинным и тонким указательным пальцем. Все двадцать человек, и молодых, и старых, застыли, подавленные этой сценой.

– Ну вот, дорогие мои подопечные, тараканы запечные, по усам текло, а в рот не попало. – И она истерическим хохотом захохотала, переходя в рыдание, размазывая на скуластом лице кровь. Плакали, рыдали, орали в двадцать глоток, а Даша чувствовала, что через мгновение сойдет с ума, но в этот момент бесшумно в оставленную открытой дверь с тяжелыми оклунками вошел Михаил. Каждый, кто его увидел, замолкал, и так постепенно воцарилась тишина.

– Что случилось, тетя Фрося? Кто это вас так разукрасил? – спросил он, сбрасывая с плеч тяжелые оклунки.