Не ходите дети...

Он уже вдоволь позабавился, наблюдая, как белый человек пытается освоить оружие кумало. Сначала было интересно, и даже приятно, когда появилась возможность и самому тряхнуть стариной. Но вскоре почувствовал, что глаз уже не тот, и рука хоть самую малость, но запаздывает. Разумеется, на фоне успехов Шахова эти мелкие неточности не так бросались в глаза. Но ещё немного, и внуки заметят и поймут, что дед стал сдавать. Нет уж, пусть лучше они догадаются об этом лет через десять. И Бабузе предпочёл присесть в сторонке, лишь наблюдая за тем, как развлекаются другие Так что предложение Андрея пришлось как нельзя кстати.

– Нужно сделать другой ассегай, – объяснил Шахов. – Большой, тяжёлый, удобный. Для меня удобный.

Кузнец задумчиво почесал бороду, как поступал всегда, когда в чём-то сомневался. Тяжёлое копьё далеко не метнёшь – это любому понятно. К тому же любой воин берёт в бой два-три запасных ассегая, и чем они будут тяжелей, тем скорее устанешь их нести. Хотя, для Шахи это не такой уж и большой груз, справится. Зато тяжёлый ассегай с близкого расстояния может и щит пробить. И вообще пусть Шаха сам решает. Он ведь опытный воин, неглупый, а самое главное – упрямый человек, в чём Бабузе уже успел убедиться. И раз уж он решил, что такое копьё ему лучше подойдёт, то так или иначе своего добьётся. В крайнем случае, сам сделает. Только получится у него гораздо хуже, чем у кузнеца. Уж проще помочь, чем смотреть потом на уродливое оружие, изготовленное неумелой рукой. Да и сделать что-то новое, необычное тоже удаётся нечасто.

– Хорошо, – согласился Бабузе, с кряхтением поднимаясь с облюбованного им пригорка. – Пойдём работать.

И опять началось – вверх-вниз. Жар от солнца и жар от печи. Камень под металлом и камень, ударяющий по нему сверху.

К вечеру три широких, тяжёлых наконечника были готовы. Потом кузнец снова разогрел их и в горячем виде насадил на заранее подготовленные, тоже более толстые, длинные и тяжёлые, чем обычно, древки. Андрей, едва дождался, когда металл остынет, схватил копьё, повертел в руке, пару раз замахнулся и с явной неохотой положил на место. Эх, прямо сейчас бы проверить, каково новое оружие в деле, да поздно уже. Придётся потерпеть до утра.

– Спасибо, Бабузе! – он от души хлопнул кузнеца по спине. – Завтра узнаем, получилось ли у тебя то, чего я хотел. Но браслет всё равно твой. Вернёмся в крааль – сразу тебе и принесу. Носи на здоровье.

Кузнец улыбнулся, но как-то не очень весело. Разве ж в самом браслете дело?! Может, кому-то другому, кто в кузнечном деле ничего не смыслит, он покажется просто красивой безделушкой, но Бабузе-то с первого взгляда понял, что это работа настоящего мастера. Понять бы, как его отковали, самому научиться делать что-то подобное – и не будет равных Бабузе не только на земле кумало, но и среди всех окрестных племён. Только слишком уж хорош браслет, чтобы его можно было изготовить без помощи колдовства. Великого колдовства, какое и самому Кукумадеву вряд ли по силам. Как бы не пришлось старому мастеру разгадывать секрет до самой смерти, да так и не разгадать. Вертеть в руках бесценный подарок, восхищённо цокать языком и с горечью сознавать собственное бессилие. Великий предок, уж лучше бы он никогда и не видел этого браслета! Но ведь видел же, и не сможет теперь забыть об этом чуде.

– Нет, Шаха, – с трудом выдавил из себя Бабузе. – Сейчас я его не возьму. Вот вернёшься с войны, проверишь в деле мою работу, тогда и решишь, заслужил ли я такую награду.

– Э-э, да когда она ещё будет, эта война! – рассмеялся Андрей, убеждая скорее себя, чем собеседника. – И будет ли вообще? И зачем тебе ждать так долго? Бери, говорю – заработал.

– Будет, Шаха, будет, – успокоил его кузнец. – А спешить мне некуда. Меня-то в бой всё одно не пошлют. Староват я стал для этого дела. А когда-то…

И Бабузе пустился в воспоминания о своей боевой юности. И выходило по его рассказам, что не было испокон веков в мире бойцов сильней, отважней и искусней, чем кумало. Но оставались они при этом людьми миролюбивыми и брались за оружие лишь тогда, когда их вынуждали завистники из соседних племён. Что сражались кумало всегда по законам рыцарской чести, не набрасывались вдвоём на одного, позволяли раненым врагам покинуть поле боя и вообще стремились не убить, а обезоружить противника, взять в плен и заставить признать поражение. Нет, случалось, конечно, когда враг пользовался подлыми, неблагородными приёмами, что и кумало начинали свирепеть, терять голову. Но отомстить за погибшего друга – дело святое, и никто не вправе осуждать воина, не остановившего вовремя руку с дубинкой, когда противник уже опускался без сил на колени. Всякое бывает, на то ведь она и война.