Не климат выбирали, а судьбу(с)...

А в ментовке твой красавчик загнётся от комплекса неполноценности, ведь его там знают, как здоровенького, сильненького и отважного оперативника, а тут бумажки перебирать и складывать в папочки, дела в суд сдавать или в архиве копаться… скукотища и мысли начнут крутиться, что эту работу дали из жалости!

— Наташка, но ведь служба в вашем ведомстве очень опасная…

— Не смеши подруга, он же не будет на оперативной работе с населением занят и заграницу вряд ли пошлют, а фатхатцам ногти рвать можно, сидя на месте в кабинете.

Подруга смеялась своим металлическим смехом, а у Веры мороз бежал по коже.

Они вскоре распрощались, потому что Наташа к этому времени прибыла уже на место своей сегодняшней страшной службы.

Вера, медленно попивая кофе, мысленно раз за разом, возвращалась к их разговору.

Конечно, работа в ШАБАКе полностью отличается от службы, которую могут предоставить Галю в полиции и подруга во многом права.

Трудно возвращаться туда, где тебя знали совсем другим человеком.

Возможно для Галя работа, насыщенная всевозможными сложными коллизиями и зигзагами, требующая полной концентрации воли и ума, больше подходит, но она не хотела оказывать на него давление, пусть он сам дойдёт до этого, хотя…

Вера набрала телефон Наташи.

— Подруга, ты чего, я ведь уже на службе?

Говори быстрей, что хотела!

— Натаха, а ты можешь сделать так, чтобы твой шеф сам позвонил Галю?

— Поняла, позвонит, диктуй его номер мобильного.

— Такой же, как и у меня, только на конце пятёрка.

— Замётано, бай.

Да, Наташа здорово изменилась после того, как побывала в жутком теракте и выкарабкалась из навалившихся на неё кучи болячек.

Она стала намного серьёзней, а особенно, после того, когда устроилась на службу в ШАБАК.

Раннее, интернациональных взглядов девушка превратилась в лютого арабо-ненавистника, посвятив всю свою жизнь борьбе с террором.

Вера сама под воздействием участившихся в Израиле терактов с участием террористов-смертников, начала иногда писать стихи далеко не лирического содержания, два из которых опубликовали даже в русскоязычной газете «Глобус».

 Иудея, Самария, сектор Газа…

  Отвернулись небеса, мольбам не внемлют.

  Сотрясают взрывы вновь святую землю.
  Лютой ненавистью выползла зараза
  Иудея, Самария, сектор Газа…

  Шлют и шлют безумных смертников уроды,

  Травят издревле соседние народы.
  Ярость пьяная мутит, сжигая разум
  Иудея, Самария, сектор Газа…

  На земле святой — и щедрой, и богатой.

  Расплодились изуверы, «арафаты».
  Кровь еврейская пролилась злом экстаза
  Иудея, Самария, сектор Газа…

  И неужто солнце мира не согреет

  Два народа — и арабов, и евреев.
  Где скажите панацея от проказы?
  Иудея, Самария, сектор Газа…

  На охоту вышел зверь…

  Смерть невинных — боль живых.

  Чья же очередь теперь?
  Кровь в глазах безумных, злых
  На охоту вышел зверь.

  В помутившемся мозгу

  Наставленье вожака.
  Ищет жертву на бегу,
  На взрывателе рука.

  Снова в ярости кричим:

  Чья же очередь теперь?
  Хайфа и Иерусалим.
  Ищет жертву лютый зверь.

  Стаю бешеных собак

  Изведём с лица земли.
  Очередь твоя вожак,
  Что посеял, то пожни.

— Вера, ты почему такая серьёзная, так сурово брови свела?

Рядом с ней присаживался на стул с чашкой кофе в руке однокурсник Мухамед.

— А, салям алейкум!

Так, задумалась, через неделю начнутся каникулы, надо чем-то толковым заняться и пока не придумала чем.

— Я слышал у тебя через два месяца свадьба?

— Да, тебе, верно доложили, вот, собираемся с женихом подыскать для себя подходящее жильё в центре страны.

— А, правда, что твой жених на инвалидной коляске?

— Мухамед, а тебе не кажется, что это совершенно не твоё, как и других дело и в твоих сочувствиях я абсолютно не нуждаюсь.

И, вскочив на ноги, не добавив больше ни слова, вышла из кафе.

Вера шла в аудиторию, кипя от злости — только в пятницу она под большим секретом сообщила Ривке, что её жених не может сопровождать её на дискотеку, потому что находится в инвалидной коляске.

И, на тебе, вроде были выходные, а эта весть уже дошла даже до Мухамеда.

Перед дверью в аудиторию, прежде чем зайти, взяла себя в руки — вот, дурочка, можно подумать это государственный секрет, что у её жениха ноги не действуют, а у многих других мозги набекрень и ничего, плодят себе подобных.