Читаем Не климат выбирали, а судьбу (СИ) полностью

  Евреев в Чили не так уж и много, израильские делегации эту страну посещают редко, а наши функции ведь в основном охранные.

  Где мы только со своими однополчанами не побывали - всю Латинскую Америку объездили, а вчера только из Штатов явились.

  Ой, что я тебе скажу, мой медведь, скоро перестанет быть медведем, он уже почти сорок кило скинул...


  - Что, перестал совершенно есть?


  - Да, жрёт, как и раньше, но по горам стал лазить и на велике гоняет, а я люблю местные танцы, если бы, ты только увидела, как я зажигаю, тут бы и родила!

  Всё, подружка, все лимиты с тобой проговорила.

  Может быть до твоих родов ещё позвоню, а если нет, то жди летом в гости.


  Давно уже Вера не была в таком приподнятом настроении.

  Что не говори, а Наташка для неё самое дорогое, что есть на свете!

  От последней мысли ей даже стало стыдно - а близкие? а Галь? а зарождающаяся жизнь в ней?

  Пожалуй, Натаху можно поставить в один ряд с Галем, его мамой и, наверное, с будущим ребёночком, но он, её мальчик, такой неспокойный в животе, пока ещё плохо воспринимался ею, как личность и с этим трудно было совладать, да и зачем.


  Вера прибыла на собрание поэтов с большим опозданием, из-за долгого телефонного разговора с Наташей.

  Чтение стихов и разбор полётов был уже в самом разгаре

  И поэтому у неё не было возможности близко познакомиться с известными на всю страну столичными корифеями.

  Она присела тихонька сбоку и стала слушать хорошие и так себе стихи и даже несколько раз принимала участие в их обсуждении.

  Игорь Губерман оказался мужчиной среднего возраста, среднего телосложения, а те стихи, что он любовно называл "Гариками", ввели девушку в шок, потому что, кроме остроты и тонкости выверенных фраз, они изобиловали не прикрытым матом, и хоть он был зачастую оправдан в коротких четверостишиях, но больно уж резал слух, хотя и вызывал непроизвольные улыбки.

  Наташке такое творчество понравилось бы наверняка.

  Здесь еврей и ты и я,


  мы единая семья:


  от шабата до шабата


  брат наёбывает брата.



  Надеждой душу часто грея,


  стремлюсь я форму ей найти;


  когда нет денег у еврея,


  то греет мысль: они в пути.



  Еврей, зажгя субботнюю свечу,


  в мечтательную клонится дремоту,


  и все еврею в мире по плечу,


  поскольку ничего нельзя в субботу.



  Напрасно осуждается жестокий


  финансовый еврейский хваткий норов:


  евреи друг из друга давят соки


  похлеще, чем из прочих помидоров.



  В соплеменной тесноте


  все суются в суету,


  чтобы всунуть в суете


  всяческую хуету.



  Все присутствующие буквально захлёбывались от смеху, а "Гарикам" Губермана, казалось бы, не будет конца, но он вдруг прервал своё чтение:


  - Всё ребята, на сегодня хватит, давайте уже послушаем что-нибудь пристойное.


  Тут, Илана, неожиданно для Веры, предложила гостям вечера послушать их молодую, но очень талантливую поэтессу.

  Такого развития событий девушка не ожидала, но делать было нечего, и она достала свой блокнот.

  Раскрыла страницу и глаза упали на недавно написанное стихотворение, совсем не оптимистического настроения и всё же решилась начать с него:

  Источник вечности - сюжет земной


  Парит над многоликим лихолетьем -


  историей, где в тайниках темно,


  Истерзанна безжалостною плетью.



  Народам предъявляет крупный счёт


  Ушедшим поколеньям и живущим,


  Но всё равно земля к себе влечёт


  За камнями скрывая рая кущи.



  Священный вид морей, пустынь и гор,


  а недра тайны прошлого скрывают.


  Развалины, как древности укор,


  Вбивают в сердце сожаленья сваи.



  Пожалуй, не найти других земель,


  Где современность с древностью, так слились,


  где полнится кровавая купель -


  Земле священной не являя милость.



  Не климат выбирали, а судьбу,


  срывая душу с кровью от истоков,


  а здесь на мир наложено табу,


  и жертвы множатся в борьбе жестокой.



  На карте мира мелкий лоскуток,


  на нём рождались мудрецы, пророки.


  Мы не явились подводить итог,


  а будущему вымостить дороги.



  Обычно Илана предоставляла каждому поэту прочитать по три стихотворения, ведь проявить себя хотели все, а время всегда было ограниченным, но на этот раз хозяйка салона не стала противиться желанию большинства, а оно требовало продолжения банкета, чтобы девушка читала и читала, настолько пленило их это стихотворение...

  Кинжал и яд оставим у Шекспира...



  Не Дездемона я, ты не Отелло -


  Мне не согреть тебя дыханьем страсти,


  Не пробегусь ладонями по телу,


  Не заслоню от жизненных напастей:



  Кинжал и яд оставим у Шекспира,


  У нас же не растраченные чувства,


  Волной на берег набегает лира,


  Нет проявления стихии буйства.



  Купаемся в закатах и восходах,


  То зажигаем звёзды, то их гасим:


  Для вечной лиры широта, свобода,


  А муза подпевает на Парнасе:



  У нас ведь в жизни разные маршруты,


  Имеющие цели и значенье,


  И только муза все срывает путы -


  Находим точки с ней пересеченья.



  Перед тем, как Вера покинула гостеприимную квартиру, к ней подошли незнакомые мужчина и женщина. Они были не примечательной наружности, но весьма настойчивые в своих стремлениях, предложив ей издать свой сборник стихов и готовы были в этом молодому автору оказать всяческое содействие.

  Эти люди утверждали, что у них в Иерусалиме есть приличные оформители, корректировщики и солидное издательство.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука