Перехватываю лампу двумя руками и обегаю вокруг “аэродрома”. Нагорный в два счета перемахивает по матрасу через кровать. Поднимает руки:
– Спокойно, Карамелька. У тебя упало, – стреляет глазами.
– Что? – смотрю вниз. – Твою ж… – ныряю под кровать, подтягивая и возвращая на место съехавшее одеяло. – Хватит глазеть! – шикаю на парня, кое-как обматывая все два с половиной метра вокруг своей голой груди.
– Я ничего не видел, – заявляет мне с честными глазами Сережа. – В этот раз…
– Лучше замолчи!
– Тс-с-с, на полтона ниже, Стеф.
– И да, – понижаю голос до шипящего шепота, – я не могла лезть к тебе обниматься! Я вообще не люблю обниматься во сне, чтобы ты знал! – топаю босой ногой, краснея до кончиков ушей.
– То-то оно было заметно. Вцепилась руками и ногами, как клещ.
Я снова замахиваюсь лампой. Но вовремя себя торможу. Не хватало еще из-за него за решетку загреметь. Мной сейчас руководит таких масштабов бешенство, что организовать смерть по неосторожности как не фиг делать.
– Идиот! Какой же ты все-таки идиот!
Я грохаю многострадальную лампу на стол. Хватаю с пола одну из подушек, сгребаю с тумбы телефон и топаю в гостиную.
– Куда?
– Спать. Подальше от тебя. Или в тебе взыграло благородство, и ты решил самоизгнаться на диван?
– Карамелька, не дури! Ты не сможешь там спать. Диван неудобный. Вернись в кровать.
– Не дождешься. Я лучше лягу на полу, чем рядом с тобой, Нагорный. Ты бессовестная сволочь, не умеющая себя контролировать. Я тебя боюсь!
– Врешь. Не боишься.
А его не слушаю. Выхожу и захлопываю за собой двери. Кидаю на диван подушку и падаю, по уши закутавшись в одеяло, сворачиваясь клубочком.
Меня слегка потряхивает. Это откат.
Я лежу, слушаю тишину, смотрю в темноту и не знаю, что бесит меня больше всего: что Сережа полез меня лапать без моего согласия или что мне понравилась, «как» он это делал? Я не могу отрицать очевидного – я завелась. Он прав. И это тоже раздражает!