Не любо - не слушай

Не говорите, пожалуйста: у колдовской нежити всё не как у людей. Право же, много сходства: Авдей на передовой – Авдотья в тылу отдувается. Натаскивает Сережу, как лет двенадцать назад Авдей обучал Алешу опасному ведовству. В волчьем облике принесла еще шестерых волчат, а выздоравливающих солдат сначала вконец иссушила, потом приласкала обоих, поссорив до мордобоя. Невидимый дом шатался, разросшийся лес смеялся, и облака играли в невиданную чехарду. Линия фронта в те дни была ох не близко – не выведет и Авдотья. Пока все бои друг с другом, а там еще поглядим.

У Петра Федорыча никогда толком не получалось горе. Его генетически сильная, да еще Авдеевым колдовством приумноженная энергетика всегда превозмогала, перебарывала горе аки Егорий в Авдеевом заговоре. Пока приходилось чертить разгромные карты военных действий, он никак не мог уныть духом. Уныние не входило в список его грехов. Как в ходе войны наступил перелом, Петр Федорыч стал за штабным столом вовсю свистать-заливаться щеглом. Ни дать ни взять покойный дедушка Иван Андреич, давно уж находившийся в раю вместе с супругой, собирательницей растерзанной души его. Внук был и щегловит и щеголеват в деда. Петр Федорыч с Анхен пошли в Ивана Андреича: старший наследник имени и сбоку-припеку племянница. Сияли разными гранями дедова очарованья: зашкаливающей красотой, изящною бесшабашностью, успешностью в искусствах и любовной науке, небрежением к быту, готовностью к переменам. Если незлобивый Иван Андреич при жизни и предъявлял большевикам какие претензии, то разве лишь за обман доверчивого простонародья. За своих прощал: считал себя полномочным. Парит над недоспасовским полем, парит в восходящем потоке воздуха легкая его тень. Не бойтесь убивающих тело. И убивающих душу не бойтесь. Останьтесь до самой смерти бесстрашными… не из роду будет, а в род.

Шурочка немцев последней и видела – наши заняли город пару часов назад. Собирала не вовремя августовские грибы – в доме ни крошки не было: Авдотья забастовала. Летом пусть ноги кормят… ведь кормят они волков. Грибы войну больно любят - так из земли и лезут, даже войну предвещают, хошь верьте, а хошь бы и нет. Поставила наземь корзинку – двое вышли из лесу и двинулись по шоссе вслед еле видным вдали. Села пыль отступленья на мураву обочины, ноги тяжко топтали растрескавшийся асфальт. Чур нас… перекрестилась и послала Сережу, показавшегося из чащи, с вестью на хутора.

Олег Белоглазов и Женька Клушин плясали теперь вдвоем – пол провалился, прах заклубился, и дом стал виден на миг. Сережа, свидетель чуда, остался в недоуменье: то ли он один видел, то ли и плясуны. Было не до того: подъехали двое СМЕРШевцев на мотоцикле с коляской, у каждого автомат. Быстро всё разглядели, и говорить задержанным пришлось уже в другом месте, если только пришлось. Сережа слышал две очереди, будто по убегавшим (надеялся, что ослышался), и вой Разбоя в лесу. Думал: может быть, живы, пес его к ним проводит, и снова удастся выходить - однако Разбой не пошел. Упирался, гад, до упора и мрачно щетинил загривок, а сам Сережа искал, но ничего не нашел.

Самсоновы появились и рассказали: Ирина Середина с новым мужем, какой-то шишкой на ровном месте, сумели эвакуироваться при отступленье наших в октябре сорок первого. Сережу – ему тогда было двенадцать – может, и вправду забрать не успели: немцы наступали с недоспасовской стороны. Пока вестей от пропавшей матери не было. Сережа всю оккупацию оставался без тети-дяди. Не то тепловский, не то Авдотьин, не то обобщенно-недоспасовский. Первым пришло письмо от Алеши: странное и пространное, очень счастливое – на него не похоже. Всё не по делу: про падучие звезды, заброшенные яблочные сады – как только цензура его пропустила. Скажут еще: шифровка.

Май в сельце Недоспасове – престольный праздник на тридцать один день: время цветущих полян. Мягкая средняя полоса торовата на чудеса. Ангелы вострубили победу – прислали последнюю партию раненых к Павлу Игнатьичу в госпиталь. Сопровождали их аж от самой Германии Алеша с Авдеем и осунувшаяся Танька – один торчащий живот. Не всё помирать, кому-то надобно и рожать. Авдотья скрылась: не хочет, ведьма, быть бабушкой – рыщет волчицей. Ладно, Алеша роды сам принимал с Павлом Игнатьичем вместе: трудные были роды. Сын, Недоспасов Константин Алексеич. Жена уже год как вписана к Алеше в военный билет. Убьют, так хоть что-то получит… теперь уже не убьют.

Сентябрь только начался, пока еще не желтеет. Алексей Недоспасов нынче студент-заочник второго медицинского института в Москве. У него казенная квартира в деревне рядом с фельдшерским пунктом. Танька, качая сына, поет: придет серенький волчок, схватит Костю за бочок. О сером речь, а серый навстреч: серебристая волчица который раз заглядывает в сени. Интересуется. Пошла вон! пошла!