Не любовь

Она не могла его потерять. Без него ее просто не было. Он занимал собой все пространство ее души. Он и был ее душой. Все помыслы, мечты и мысли ее были о нем. Вадим был воздухом, которым она дышала, ее миром. Ее вселенной. Светом в темном тоннеле ее жизни. Как же так легко он мог отказаться от нее? Ведь она так его любила!

Мирослава не помнила, как оказалась в своей машине, как завела двигатель и тронулась с места. Глаза опухли от слез. На город быстро опускались сумерки. Свет встречных фар бил в глаза, ослепляя. Водители проезжающих мимо машин зачем-то пронзительно ей сигналили. Мира не реагировала на них. Вязкая, липкая апатия накрывала ее с головой, притупляя чувства и инстинкты. Все стало безразлично, и, в первую очередь, собственная жизнь…

В какой-то момент захотелось отпустить руль и покончить со своей жалкой никчемной жизнью раз и навсегда. Разом покончить и с болью, и с отчаянием, и с обвинениями Вадима, и с людской завистью и злостью. Смерть могла бы стать поистине спасением. Мира закрыла глаза.

Внезапно салон пронзил телефонный звонок. Девушка вздрогнула и тут же открыла глаза. Самарин!

Но нет, это был, конечно же, не он.

Глава 26

Мира подошла к окну и отодвинула сливочный шелк занавески. С двенадцатого этажа нового дома в фешенебельном районе Минск простирался как на ладони. Неоновые огни витрин и реклам, иллюминация улиц, сверкающие и переливающиеся елки, там и тут взлетающие в небо фейерверки, взрывы петард… Столица не спала в праздничную ночь. Мир встречал Новый год! Каким он будет? Что принесет с собой? Девушка тяжело вздохнула и достала мобильный телефон. Просмотрев сообщения от немногочисленных знакомых, сжала его в ладонях и прижала к груди.

За стеной в просторной гостиной и примыкающей к ней столовой веселились друзья Рудинского. Смех, крики, шум, гам, выстрелы пробок от шампанского, брызги в разные стороны, хлопушки, бенгальские огни; счастливые, веселые и беззаботные лица смотрели на Мирославу со всех сторон. А у нее на душе скребли кошки, и сердце разрывалось на части.

Она не понимала, зачем согласилась и приехала. Степик, конечно, пустил в ход все свое красноречие, напирая на то, что его родители, соответственно Мирины дядя и тетя, не видели племянницу более десяти лет и просто сгорали от желания повидаться. У самой девушки ответного желания не возникло, и все же она дала себя уговорить и оказалась в Минске.

Решающим аргументом стало то, что девушка чувствовала: останется в деревне, наедине со своими мыслями, сожалением и болью — что-нибудь точно натворит. После тяжелого разговора с Вадимом, после всего передуманного Мира не раз порывалась позвонить ему, объяснить все, опровергнуть его обвинения, разубедить, заставить выслушать, поверить и не поступать опрометчиво…

Но что-то останавливало ее. Страх ли или нежелание снова услышать холодный голос, не терпящий возражений? А может, остатки гордости не позволяли окончательно унизиться перед ним? Мира предполагала, что разговор, вполне возможно, закончится ее слезами и мольбами не оставлять ее.

Но здесь, сейчас, в этой шумной толпе, за сотни километров от него было еще хуже. Да, в Старых Дорогах она медленно сходила с ума, но там она знала, что он рядом. И она запросто могла сесть в машину, поехать к его дому и хоть всю ночь сидеть, глядя в темные окна.

Включив мобильный телефон, Мирослава нашла небольшое поздравительное сообщение, предназначенное ему, и, не раздумывая ни секунды, отправила. Сразу пришел отчет о доставке. Девушка знала, что ответа не последует, но так хотелось, чтобы он хоть на мгновение вспомнил о ней.

Дверь кабинета, в котором Мира спряталась ото всех, открылась. Она резко обернулась и в неярком свете настольной лампы увидела пошатывающуюся фигуру Андрея Ляхновича.

— Прости, пожалуйста, я не помешал? — спросил он.

Андрей, будучи по натуре очень воспитанным и интеллигентным, выпив, становился донельзя вежливым и ненавязчивым.

— Нет, что ты, заходи! — улыбнувшись ему, произнесла девушка.

Андрей вошел и, прикрыв за собой дверь, подошел к рабочему столу Рудинского.

— Я думал, ты уехала. Я не хочу лезть к тебе с разговорами, но мне кажется, тебе совсем не весело с нами.

— Признаться, меня посещала подобная мысль, но я не хотела портить вам праздник своим побегом. Решила подождать до утра.

— Нет-нет! Пожалуйста, не уезжай! В центре возле елки залили каток! Мы собираемся туда завтра. Останься хотя бы на день! Покатаемся, погуляем, обещаю, повеселимся…

— Спасибо, Андрей! Но…

— Нет, Мира, не отказывайся. Не уезжай, пожалуйста! Знаешь, мы ведь все здесь очень переживаем, когда ты остаешься в деревне одна. Вслух никогда об этом не говорим, но Степик ходит вечно какой-то озабоченный, хмурый. Гарик, то и дело посматривая на Рудинского, вопросительно вскидывает брови. Они поочередно хватаются за телефоны, но звонить тебе часто не решаются. Знают, что ты их чрезмерную опеку терпеть не можешь. И я тоже переживаю. Все время думаю, как ты там одна и дрова таскаешь, и воду носишь, и снег чистишь, а когда сильно заметает…