Не люди

Впрочем, Крамни не стал дожидаться его ответа. Двое пастухов, пришедших с заднего двора, уже помогали своему главарю подпирать двери копьями. Об окнах можно было и вовсе не беспокоится — хуторяне сами заколотили их, готовясь к нападению. Плачь, доносящийся из дома, перешёл в обречённый вой, когда дым начал проникать в дом. Дверь попытались выбить изнутри, но изгои хорошо её заблокировали. Крыша занималась огнём всё сильней, уже слышалось жаркое потрескивание горящего дерева.

Могильщик выругался и отвернулся. Хотелось прирезать каждого из этих ублюдков. Но… но всё идёт так, как идёт.

— Мирека, — едва слышно прошептал Хасл. — Мирека…

Неожиданно его правая рука с чудовищной силой сжала плечо могильщика.

— Мирека! — взревел Хасл, отшвыривая сдерживающего его человека. — МИРЕКА!!!

Он рванул вперёд, в одну секунду перекрывая большую часть расстояния, отделяющего его от дома. Но остальную часть ему даже не нужно было проходить. Призрачные руки протянулись к дверям.

— Эй, парень, ты…

Крамни едва успел увернуться от двери, которая вылетела из проёма так, будто её изнутри выбило тараном. Хуторянки вывалились наружу, но и их всех расшвыряло по сторонам. Хасл буквально подлетел к дому, ворвался в пустой дверной проём и подхватил Миреку, безвольно лежащую у дверного проёма — её едва не раздавили свои же.

Слышались стоны и проклятья, но охотнику было на них плевать. Он уселся прямо на землю и принялся баюкать свою возлюбленную, находящуюся в полубессознательном состоянии. Никто из хуторянок и детей сильно не пострадал, даже те, которых расшвырял магией Хасл.

Некпре выл и, валяясь на земле, благодарил за спасение. К нему уже приближался Сухорукий.

— Твой отец предал моего сына, — сказал он, в тот же миг, как его нож вонзился в шею младшего сына Викле. — За это ты и умираешь.

Хасл полубезумным взглядом обвёл хутор. Дым от крыши валил чёрными клубами, но огня уже не было — охотник затушил его, сам не поняв как. Если хуторянкам не найдётся места в городе, они смогут вернуться…

Нет. Плевать. Главное, что Мирека жива, вот она, в его руках. Девушка заплакала, и Хасл гладил её волосы, не зная как успокоить. Она не пыталась вырываться, но в его руках как будто была статуя, а не живая девушка.

И тут Хасл понял, кто его держал. Вернее, не держал, а поддерживал, не давал упасть. Помогал. А он…

Могильщик. Что с ним?

Хасл нашёл его взглядом. Велион поднимался с земли, из его носа хлестала кровь, бок стал совсем чёрным из-за разошедшихся швов, но он был жив, и это главное. Они живы.

Могильщик поднялся, пошатнулся, цыкнув, ощупал раненый бок, угрюмо посмотрел на оставшихся в живых и погибших хуторян, потом уставился на Хасла. Снял перчатку с правой руки, утёр голой ладонью лицо, перепачканное кровью и грязью, сплюнул и устало сказал:

— Всё, блядь, из-за баб.

Глава семнадцатая. Мёртвый город

Могильщик шипел и ругался сквозь зубы, надевая на себя рубаху. Умельцев, способных зашить рану на боку, среди пастухов не нашлось, пришлось затянуть рёбра в тугую широкую повязку, мгновенно напитавшуюся кровью. Впрочем, всё было не так уж и плохо — разошлось только три шва из восьми.

Он опробовал пару трофейных клинков и остановился на сабле, которой Викле едва не прикончил охотника. Несмотря на возраст (оружие явно относилось ещё к довоенным временам), у сабли было прилично заточенное и почти не потраченное лезвие, заостряющееся к концу и имеющее длину в сорок дюймов, да пятую часть от этого добавляла рукоять. Эфес довоенный мастер выполнил в форме овала с отходящей С-образной дужкой, защищающей пальцы. Совершив пару пробных выпадов, Велион снял с пояса Викле ножны. Таким оружием можно было и колоть, и рубить.

Проблема в том, чтобы маг позволил себя рубить и колоть.

Тела погибших хуторян и их приспешников свалили в кучу, баб и детей к ним не подпускали. Те разбежались по домам, откуда слышался их траурный вой. Одна лишь Мирека осталась с Хаслом: её мать чётко дала понять девушке, что теперь на хуторе её видеть не хотят. Хуторянка уселась посреди двора и уткнула исхлёстанное материнскими пощёчинами лицо в колени, никак не реагируя на все попытки охотника поговорить с ней. Спустя несколько минут Хасл бросил эту затею и просто уселся рядом, вид у него при этом был как у побитой собаки. Это чувство усугубляли окровавленное лицо и слипшиеся от крови волосы.

Велион оставил их на время, пока ходил за своими вещами. Но вернувшись, понял, что ничего не изменилось — охотник и хуторянка сидели рядом с самым прискорбным видом, даже не поменяв позы.

— Хасл, — позвал он, толкая охотника в плечо, — нам нужно идти.

Парень поднял голову и невидяще уставился на могильщика.

— Идти?

— Да. Мы должны убить Урмеру, помнишь?

— Сейчас?

— А когда? Через пару лет?

— Но…

— Никаких «но»! Бери свою бабу в охапку и уходим.

— Но…

Велион уже начинал злиться.