В дверях меня встретил мужичок средних лет со всклокоченными седыми волосами, одетый в серую униформу, как у смотрителя или сторожа. Щеки его покрывал яркий румянец, а глаза сияли, словно он был счастлив меня видеть. Щеки были выбриты до того гладко, что казалось, будто вместе со щетиной он снял и верхние слои кожи.
— Я бы хотела повидать одну из пациенток, — сказала я.
Не отвечая, он придержал для меня дверь, после чего направился вниз по длинному, тускло освещенному коридору с темно-зелеными стенами и отделанным плиткой полом. Пахло моющим средством — резкий, хвойный запах. Из глубины коридора до меня доносились голоса, крики и смех, а также звуки музыки — приятная мелодия в стиле рок, которой я не могла узнать.
Мужичок бодро вышагивал впереди, выкатив грудь и расправив плечи. Он провел меня к круглому столику, расположенному в холле. Табличка на столике гласила: СПРАВОЧНАЯ. Однако за ним никто не сидел.
Мужичок улыбнулся мне, пламенея щеками, и жестом предложил подождать. Потом взял мою руку, поднес к лицу и
— Эй! — Прежде чем я успела отдернуть руку, он обслюнявил всю тыльную сторону моей ладони. После этого он издал короткий, пронзительный смешок, повернулся и зашагал прочь странной, скованной походкой, держа спину прямо, словно это была гладильная доска.
Послышались стоны, печальные стоны, откуда-то с другой стороны холла. Кто-то выкрикивал:
— Горит моя хлопушечка! Горит моя хлопушечка!
Потом наступила тишина.
Откуда-то сзади доносилась песня Барри Манилова.
У меня вдруг возникло сильное ощущение, что мне нечего здесь делать.
Конечно, мне отчаянно хотелось поговорить с Радой. Но шум голосов в длинных коридорах, горестные стоны и возгласы… голоса переросли в гул. Гул перерос в рев.
Мне пришлось отвернуться от стола, потому что в кресле, будто по волшебству, возникла женщина. У нее были волнистые каштановые волосы, перехваченные на затылке красной резинкой. На вид ей можно было дать лет пятьдесят или около того. На шее красовался пестрый платок, а одета она была в блузку и строгий деловой костюм с приколотой к лацкану золотой брошью в виде птицы.
Она прокрутила вниз изображение на мониторе и стала набирать что-то на клавиатуре; в глазах ее отражался свет экрана. Наконец, она повернулась ко мне:
— Прошу прощения. Я отлучалась на обед.
— Ничего страшного, — сказала я. — Мне не пришлось долго ждать. Я…
— Тревис облизал вашу руку? — поинтересовалась она.
Я почему-то держала ее на весу.
— Да, облизал.
Она покачала головой, но глаза удовлетворенно блеснули.
— Он добрая душа. Так он демонстрирует, что вы ему по душе.
— Я… я пришла кое-кого навестить, — пробормотала я. — Это ничего? В смысле, часы посещения еще не закончились?
Ее лицо посерьезнело. Она взглянула на экран, а потом опять на меня.
— Кого из пациентов вы хотите повидать?
Внезапно я сообразила, что не знаю полного имени.
— Э-э… ее зовут Рада, — сказала я.
Она моргнула.
— Рада Фергюс?
Я кивнула.
Женщина потеребила брошь на лацкане пиджака.
— Вы член семьи?
— Нет. Я близкая подруга, — солгала я.
— Что ж… Для вас могу и посмотреть, — сказала она, покусывая нижнюю губу. — Но, боюсь, день у Рады не задался.
— Извините, — промямлила я. — Я только с разрешения…
Она сняла трубку со стоявшего на столе служебного телефона и с кем-то переговорила. Во время беседы она не сводила глаз с меня. Затем она поцокала языком и продолжила разговор, понизив голос, так что я не могла расслышать ни единого слова.
— А как тебя зовут? — спросила она, повесив трубку.
Я назвалась. Она подала мне учетную книгу.
— Просто отметься внизу, — сказала она. — Раду отвели в библиотеку. Ты сможешь поговорить с нею там.
Я отметилась. Рука дрожала так сильно, что в получившихся каракулях я не могла разобрать собственного имени. Откуда-то из глубины коридора послышался тоскливый вой, а потом кто-то громко захихикал. Два столь разных звука слились в один, эхом отозвавшись в комнате ожидания.
Женщина указала в правый коридор:
— Библиотеку найдешь легко. Это почти в самом конце коридора. — Я поблагодарила ее. — Рада может показаться тебе немного странной, — добавила она. — Она приняла легкое успокоительное, так что речь у нее малость заторможенная. Ну а так она ничего. Как правило.
Я снова поблагодарила женщину и вышла в коридор. Стуча туфлями по твердому полу, я ощутила, как накатывает леденящее чувство страха. Двери по обе стороны коридора были закрыты, но почти в каждой палате слышались голоса.
Медсестра в белом халате и с высокой африканской прической провела мимо меня молодую женщину. Женщина всхлипывала, вытирая слезы желтым платочком, всхлипывала так сильно, что с трудом могла дышать.