Не мешайте палачу

– Но поймите же, – начал горячиться Владимир, – я не могу этого делать. Я не могу работать против людей, на коленях у которых я вырос. Это же родители моих школьных друзей, они меня знают чуть ли не с пеленок, я ходил к их детям на дни рождения! В конце концов, это же друзья моего отца!

– Твой отец, царствие ему небесное, тоже работал, а не дружил с этими людьми. Пришло время тебе это понять, сынок. Они – католики, а это значит, у них другое мышление, и они вполне могут в любую минуту стать нашими врагами. Твой отец никогда об этом не забывал. Именно для этого он отдал тебя не в посольскую школу, а в венгерскую, в городскую, чтобы через тебя завязать с ними знакомства, войти в их среду и ввести туда других наших сотрудников. Ты должен продолжить дело своего отца.

– Почему же другие работники посольства не отдавали своих детей в городские школы? – недоверчиво спросил Владимир. – Почему они так не делали, если это так важно для общего дела?

Председатель усмехнулся, но совсем незаметно, краешками губ.

– Потому что их дети тупы, ленивы и нелюбопытны. Их дети не имели способностей к языкам и не выучили венгерский, поэтому они могли учиться только в русской школе при посольстве. А ты от природы был способным, ты всегда легко учил иностранные языки. Когда мы с твоим отцом это заметили, мы решили это использовать. Надеюсь, ты на нас не в обиде, сынок? Ты же был благодаря этому единственным посольским ребенком, который мог разгуливать и разъезжать по городу и окрестностям без всяких ограничений, ты ходил в гости к своим многочисленным друзьям и подружкам, тогда как все остальные могли выезжать или выходить только с родителями и на машине, а подавляющее большинство времени просто сидели за забором, окружавшим посольство. Ты, в отличие от них, действительно прожил детство и юность на Западе, в полном смысле этого слова. Не пора ли расплатиться за этот подарок, дружок?

– Пожалуйста, прошу вас… Не заставляйте меня. Назначьте меня в любую другую группу, я готов работать по любой стране. Только не Венгрия и не Чехословакия.

– Или Венгрия, или Чехословакия, – холодно ответил председатель. – Выбирай.

Все сжалось у него внутри от горечи и ненависти. Они сделали его заложником своих игрищ, когда он еще на горшке сидел. И хотят теперь выжать из этого все, до последней капли. Ненависть жгла изнутри глаза, ладони, лоб, она рвалась наружу, она проедала кожу и изливалась через поры. И он поднял глаза и посмотрел на председателя. Всего несколько секунд. Но этого оказалось достаточно.

– Я не буду работать ни по Венгрии, ни по Чехословакии, – негромко, медленно и очень четко произнес Владимир и вышел из кабинета председателя, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Ничего не случилось, земля не разверзлась, гром не грянул. Его даже не уволили. Председатель больше его не вызывал и ничего не предлагал.

Спустя три месяца Владимир дежурил по управлению, когда позвонили из госпиталя КГБ и попросили прислать офицера, знающего иностранные языки. Оказалось, «Скорая» привезла мужчину, которому стало плохо на улице, похоже, его сильно избили, но документов у него нет, по-русски он не говорит, а по виду и одежде понятно, что с Запада, а не с окраин великого, могучего и многонационального СССР. Ответственный дежурный послал Владимира съездить и разобраться.

В госпитале его провели в приемный покой и попросили подождать. Буквально через минуту ворвались трое здоровенных бугаев, заломили ему руки за спину, стянули брюки и, обнажив ягодицы, вкололи лошадиную дозу аминазина. С этого в те времена принято было начинать работу с больными, находящимися в состоянии психопатического бреда, общественно опасными и буйными.

Через несколько дней врач счел, что вколото уже достаточно и с больным можно и поговорить.

– Почему я здесь? – в ужасе спрашивал Владимир. – Произошла какая-то ошибка, ужасная ошибка, уверяю вас. Вы меня приняли за кого-то другого.

– Ну как же за другого, – приторно-ласковым голосом говорил врач. – Ведь вы…

И он, заглядывая в карту, назвал фамилию, имя, отчество, год рождения Владимира, его домашний адрес и телефон, его звание и должность в КГБ.

– Да, это я, – растерянно признавался тот. – Но почему, за что? Что случилось?

– Голубчик, вы сидели на работе, смотрели на сейф и говорили, что пытаетесь открыть его взглядом. Согласитесь, это не может считаться нормальным поведением. Разумеется, вы больны, и мы будем вас лечить.

Больше Володя уже не спрашивал, что случилось и почему он здесь. Председатель легко и непринужденно расправился с ним за неподчинение, за детскую попытку морализаторства. И за тот последний взгляд, от которого многоопытного председателя кинуло в жар, и ноги и руки налились свинцовой тяжестью, и вдруг захотелось сказать:

– Конечно, сынок, работай по Китаю. Хорошая страна. А на Венгрию и Чехословакию мы найдем специалистов. Ты прав, не надо тебе против них работать.

В ту секунду председатель был уверен, что, если он произнесет эти слова, все сразу станет легко и просто. И так хорошо…