Не мешайте палачу

– Ася, я не спрашиваю, почему он провел ночь у тебя дома. Ты взрослая разумная женщина, и если ты что-то делаешь, то, видимо, считаешь это правильным. И если ты вдруг захочешь мне изменить, то ты сделаешь это, и никакие сцены, уговоры и угрозы тут не помогут. Один раз мы с тобой через это уже прошли, так что некоторый опыт у меня имеется. Ты привела этого человека сюда на ночь, значит, так было нужно. Но я не понимаю, почему я должен узнавать об этом случайно и от совершенно постороннего человека, от Миши Доценко. Тот факт, что ты пыталась от меня это скрыть, заставляет меня думать, что здесь наличествует нечто большее, чем просто твои служебные дела.

– Леша…

– Подожди, дай мне сказать. Мне этот разговор так же неприятен, как и тебе, поэтому давай закончим его как можно быстрее. Я прошу тебя, Ася, не заставляй меня сомневаться. Я не знаю, понимаешь ли ты, что такое муки ревности. Думаю, что не понимаешь. А я знаю это очень хорошо. И если я молчу и не говорю тебе ничего, то это не означает, что я ничего не замечаю и ничего не чувствую. Я прекрасно видел, что за два месяца до нашей свадьбы с тобой что-то произошло. И точно так же я видел, что примерно через месяц это прошло бесследно. Но что я пережил за этот месяц, ты и не догадываешься. Поэтому я прошу тебя, пожалуйста, не заставляй меня переживать все это вновь, особенно если для этого нет никаких оснований. Я верю, что тот человек, о котором идет речь, не является твоим любовником. Просто верю, и все. Потому что ты так сказала. Но я видел, какая перевернутая ты была после этой поездки, и я хорошо помню разговоры, которые мы с тобой вели на этой самой кухне. Не совершила ли ты ошибку, не расплачиваешься ли ты за последствия этой ошибки? А ведь ты так и не сказала мне, в чем суть, заставляя меня догадываться, о какой ошибке идет речь. Он здесь ночевал, и если бы ты сказала мне об этом сама, мне бы и в голову не пришло волноваться по этому поводу. А ты хотела от меня это скрыть, и мне это неприятно. Пойми, Ася, я не требую от тебя никаких объяснений. Я просто прошу, чтобы ты так не делала. Не скрывай от меня ничего, что можно не скрывать. Не заставляй меня сходить с ума от подозрений и ревности, если для этого нет реальных оснований.

– Хорошо, не буду, – покорно сказала Настя, понимая, что муж прав. И возразить тут нечего.

* * *

На следующее утро, едва Настя переступила порог своего кабинета, ее вызвал Гордеев. Она скинула куртку, бросив ее прямо на письменный стол, быстро пригладила щеткой волосы, растрепавшиеся на сквозняке в метро, и пошла к начальнику.

– У меня для тебя четыре новости, – сказал Виктор Алексеевич. – Одна плохая, одна очень плохая, но с оттенком приятности, одна нейтральная, а четвертая – просто отличная. Выбирай, в каком порядке блюда подавать.

– Давайте сначала очень плохую, – вздохнула Настя. – Пока с утра силы есть, постараюсь выдержать ее с мужеством и достоинством.

– Звонил Семеныч с утра пораньше. Палач опять отметился.

– Черт! – вырвалось у Насти. – Не успели подстроиться. Где на этот раз?

– А там, где ты и предсказывала. В этом, собственно, и состоит оттенок приятности. Семеныч сказал, что ты наметила еще четыре области, где, по твоим предположениям, должен действовать палач. Так что после обеда он тебя ждет, покажет тебе новые данные.

– Понятно. Теперь давайте плохую новость без приятности.

– Все тот же Семеныч, который теперь жить без тебя не может, – не удержался Гордеев, чтобы не поддеть ее, – просил сказать тебе, что ни одна из жертв палача по оперативным данным не проходила. По делам отрабатывались десятки людей, но ни один из трех потерпевших – ни тот, что с серьгой во рту, ни с крестом на груди, ни с пистолетом – в круг этих людей никогда не попадал. Поняла, деточка? Никогда.

– Значит, я ошиблась, – спокойно подытожила Настя. – Что ж, отрицательный результат – тоже результат, потому что из него тоже можно делать полезные выводы. Стало быть, наш палач скорее всего не из милицейских. Столько работы псу под хвост! Обидно! Дура я, дура. Надо было сразу же это проверить, а я только вчера додумалась.

От злости на саму себя у нее запылали щеки и даже голос задрожал. Но полковник Гордеев сделал вид, что ничего не заметил, и не стал ее утешать. Он слишком хорошо знал Анастасию.

– Дальше что подавать прикажете? – весело спросил он.

– Нейтральное что-нибудь. Зажуем хлебушком вашу горькую еду.

– Машина, которая ночевала под твоим балконом, принадлежит господину Чинцову Григорию Валентиновичу, сотруднику аппарата Думы. Мелкая сошка, большой властью не располагает, а подробности характера и личной жизни будут попозже. Ну что, Стасенька, готова к хорошим новостям? Или, может, еще какого-нибудь дерьмеца подкинуть для контраста?

– Не надо, хватит, – засмеялась она, уже вполне справившись с собой после приступа злости на собственную недогадливость.

– Фотографию Кирилла Базанова, находящегося в данный момент в Институте судебной психиатрии, предъявили свидетелям по давнему убийству шантажиста. Поздравляю тебя, деточка, тут ты попала в центр мишени.