Не место для людей (авторская версия)

…Эрик разделся. Но только до трусов. Нотти, к счастью, на стриптизе не настаивала. Пока парень жался к костру, она торжественно, будто выполняя какой-то ритуал, поднимала на вытянутых руках то штаны, то футболку, то куртку — мгновенно налетал порыв ветра, трепал одежду, и через минуту Нотти бросала её Эрику, уже сухую, тёплую и словно бы даже отутюженную.

— С тобой никакой стиралки не надо, — буркнул Эрик, натягивая джинсы.

— Стиралки? Прачки?

— Нет, стиральной машины, — Эрик заинтересованно посмотрел на девушку. — Не знаешь, что это такое? Ты из этого мира? Тут волшебство, а техники нет, верно?

— Да знаю я! — Нотти бросила ему футболку и покрутила в воздухе рукой. — Там такая круглая дверца, да? И за ней крутится одежда? А потом начинает гудеть и сильно крутиться?

— Точно, — ответил Эрик. Прекрасная теория рассыпалась на глазах. — Жаль, что ты не помнишь, откуда ты.

— А ты помнишь?

— Я из Владивостока. Город такой, в России.

— Это на востоке, да? У моря? — небрежно спросила Нотти. — Я учила. А как ты сюда попал?

Эрик беспомощно махнул рукой. Получалась полная ерунда! Девушка умела колдовать, никаких сомнений, такое только в кино увидишь. Одета в старом европейской стиле. При этом знала про Россию и Владивосток. И про бытовую технику тоже.

Да где же они?

— Я прыгнул с обрыва, — мрачно сказал Эрик.

— Хотел умереть? — деловито уточнила Нотти. Помахала в воздухе носками Эрика, брезгливо поморщилась и кинула ему. — Ты бы их менял почаще, что ли… Так что хотел — умереть? Или превратиться в ветер?

— Ничего я не хотел, — сказал Эрик. — Сам не понимаю, что на меня нашло. Будто что-то позвало, потащило ночью из квартиры, забрался на ограду и…

— Твой мир тебя вытолкнул, — спокойно сказала Нотти. — Это известная штука. Ты живёшь в мире, где нет волшебства, верно?

— Верно. Ну, всякое говорят, — Эрик натянул сухие носки. — Но, по-моему, нет. Только в книжках и кино.

— У нас этот мир называют Изнанкой. Кроссовки дай, — попросила Нотти. — Сухая обувь — самое важное, так мама говорит.

Она опять на миг запнулась, задумалась и с огорчением покачала головой.

— Слова только вспоминаются… даже лицо мамино не помню. Так вот, если в мире нет магии, то ты для него слишком тяжёлый. И ты проваливаешься.

— В мир, где есть магия?

Нотти замерла, стоя с кроссовками в поднятых руках. Вокруг кроссовок свистел ветер.

— Наверное, — сказала она неуверенно. — Ведь то, что я делаю, это магия?

— Да.

Нотти кинула ему обувь.

— Так значит, если меня сюда вытолкнуло, если я провалился… — Эрик помолчал. — Я тоже волшебник?

Нотти пожала плечами. И, отмерив пальцами что-то совсем крошечное, показала Эрику.

— Может быть, на вот столечко. Даже капля магии делает тебя тяжёлым для Изнанки… Гляди, светает!

Небо и впрямь посветлело. Тучи развеивались, уплывали от берега в море. Появился алый отблеск на горизонте.

— Погоди, а… а ты сама? Тебя тоже вытолкнуло?

— Меня? — нахмурилась Нотти.

— Ну да. Тебя. Если я — слишком тяжёлый для своего мира, значит, и ты тоже! Эвон что можешь!

Девушка помедлила, прикусывая губу. Делала она это неосознанно, но настолько по-особенному, что мысли у Эрика закрутились совершенно определённые.

— Может, ты тоже из России? Потому мы друг друга и понимаем…

— Мы же не по-русски говорим, — напомнила она.

— А ты и русский знаешь? То есть помнишь?

Нотти наморщила лоб и вдруг прочитала:

— У Лукоморья дуб зелёный,

Златая цепь на дубе том…

И, хотя все слова были совершенно понятны, Эрик враз ощутил, что это и впрямь иной язык. Тот, на котором они заговорили здесь, был нерусский русский, а этот — настоящий, русский русский.

— Так ты наша! — обрадовался Эрик. — Из России! Просто забыла, откуда!

— Я учила… — мучительно пыталась вспомнить Нотти. — Но кто меня учил? Как?

— А школу? Школу не помнишь? Подружек? И… ну… парней там…

Последние слова он выдавил как можно небрежнее, но на всякий случай отвёл глаза.

— Нет. Никаких парней, — отрезала она.

— А ещё стихи помнишь? Как там дальше?

Стихи Нотти помнила, про «дядю самых честных правил», и про «скажи-ка дядя, ведь не даром», и даже «Шёл с работы дядя Стёпа, видно было за версту» — заклинило её на дядях, которых в русской поэзии оказалось удивительно много. Однако вот чьи стихи — отшибло начисто.

— Не, — наконец призналась она жалобно. — Ничего. Пусто. Помню, что мама и папа были… но и только.

— И дядя был? — пошутил Эрик. И бодро сказал. — Зато теперь я уверен. Ты наша, провалилась, как и я…

— А откуда я знаю, что именно «провалилась»? И про Изнанку откуда?

Приходилось признать — да, этого в русских школах не учили.

Ладно, об этом он подумает чуть позже. Пока что они живы, более-менее здоровы, и пора решить, что делать дальше.

Эрик, одевшись и обувшись в сухое, чувствовал себя гораздо лучше — вот только хотелось пить и есть. Он встал, потянулся и осмотрелся.

Да, всё так, как и казалось ночью. Узкая полоска пляжа под высоченными скалами. Изборождёнными трещинами, но почти отвесными, а кое-где поднимающимися и с отрицательным уклоном — море тысячелетиями било в них, подтачивало, размывало.

— Подниматься будет… тяжело, — растерянно сказал Эрик.