Не могу без тебя

Колечка тушил пожар водкой. А причина — не в Колечке, причина над Колечкой и над мамой, та же, которая сгубила миллионы людей. Пила мама — из-за беспомощности, из-за того, что — «рабы», из-за того, что — «не свободны», из-за того, что — «погибли миллионы», из-за того, что судьбы мамы и Колечки сходны с судьбами погибших в лагерях и застенках! Мама хотела крупных ролей. А откуда их было взять, когда все роли — ходульные и однозначные? Вот почему не снималась. Колечкин фильм не мог прийти к людям. И её «Гора Синай» не может дойти до людей. И её судьба схожа с маминой, с Колечкиной, с судьбами погибших. Вот что она хочет понять: кто сделал роли мелкими, Петю — Меркурием, кто не пускает её роман и Колечкин фильм? Кто?

Она — над пропастью. Сейчас рухнет вниз. Насмерть. Осторожно поднимает голову. Сверху — яркий свет.

Колечка убил маму. Колечку убил Меркурий. Кто убил Меркурия? Пластинку заело на одном месте. Как могла мама бросить их: выбирайте, мол, сами свой путь?! Как мог отец бросить маму и их? Он не бросил Ивана, он во всём помог ему. Иван не может помочь ей. Хочет. Не может. Снимут с работы. Может она поправить ошибочку?!

Озноб. Жар. Чернота застит Колечку, день.

Инстинкт самосохранения: огромным усилием воли ухватилась руками за выступ — не свалиться в пропасть. Просто выжить — вот же, жив Колечка! Свет сверху. Есть ответ, как жить: ещё можно спастись. Ногами упёрлась в камень, полезла снова. Выше, выше: узнать ответ. Можно ли — «исправить ошибочку»?

— Вот так я распорядился своей любовью, Машка. — Тих голос Колечки. — Ни себе, ни людям. Обычная история. А ты говоришь, ты предала меня. Нет, сперва я предал Ольку. И значит, тебя с Ванькой, — повторил он. — Я ведь подумал, когда увидел тебя: ты пришла обвинять меня. Ну, думаю, теперь Головой в реку, и всё. Зря вшивал ампулу.

Алёнка верит в Ивана, ждёт его.

Кто судил тех, которые погибли в застенках, в лагерях, на фронтах — в затылок, кто осудил на гибель миллионы людей?

Алёнка никогда никого не судит. А она, Марья, судит.

Отец живёт — радуется жизни. Иван живёт — радуется.

Она лезет вверх. Ближе яркий свет. Борис Глебыч не рухнул в пропасть, жив. Моисей добрался до верха. И над ней гремит голос: «Не убий», «Не укради», «Люби ближнего твоего, как самого себя», «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим».

Кто говорит? Колечка?

Колечка идёт молча, уронив голову на грудь.

Гремит в ушах голос: «Не убий», «Люби ближнего твоего…», «Возлюби Господа Бога твоего…».

— Ты был болен, Колечка, — говорит Марья, — потому что не мог жить, как хотел, делать, что хотел, сначала тебя…

— Э-э-э, — прервал он её, — «сначала», «потом»… Разве в этом дело? Много погублено жизней. Погублено, и баста.

— Колечка, как жить?

Наконец яркий свет. Голос гремит. Вот сейчас она поймёт, что делать дальше.

А Колечка не отвечает. Видно, он совсем не ходил несколько месяцев, едва передвигает ноги, ей всё время приходится сдерживать шаг, она останавливается, давая ему отдохнуть. Очень медленно бредут они по Москве.

4

В тот год, когда мама с папой поженились, Колечка бросил институт и наверняка не вернулся бы туда, если бы не Петя, то есть к тому времени уже Меркурий Слепота. Меркурий разыскал его на станции Москва-Сортировочная, где Колечка разгружал вагоны, и предложил ему написать сценарий.