Не могу без тебя

Этот крик отшвырнул парней от Ивана, бросил их к товарищу. Иван тоже лежал на земле с закрытыми глазами. А Марья прижимала к груди насос и не могла сделать ни одного движения к окровавленному, бездыханному, как казалось ей, брату. Нужно же помочь! Но на неё навалилось такое бессилие, при котором невозможно пошевелиться — ноги намертво пристыли к асфальту, руки намертво вцепились в насос.

Иван встал сам, без её помощи. Из припухших глаз мерцал живой злой блеск.

— Правильно наподдали, — сказал нечётко, потому что во рту было полно крови, но явно без обиды. Её удивило: Иван считает, избили задело.

Им было тогда по тринадцать лет.

Мальчика она, к счастью, не убила, просто оглушила. А сочувствия к нему, даже если бы убила, наверное, не возникло бы всё равно — существовал только брат, единственный друг, без которого не было жизни.

Когда отмылся от крови, прижёг йодом ссадины и переоделся, Иван сказал:

— Дураков надо учить. Люди вокруг, Маша. Не хочешь внутрь пускать, не пускай, но хоть здороваться-то мы ведь могли с ними! Так? В одном дворе растём! И велосипед чёртов. У нас есть, у них — нет. Сволочи мы с тобой хорошие. Интеллигенты вшивые.

Такую речь произнёс тогда Иван, и только сейчас Марья поняла: а ведь они шли против матери и её жизненных заповедей. Не только маститые киношники, актёры и режиссёры, к маме приходили из их же двора самые разные люди: слесарь, дворничиха, комендантша районного клуба, диспетчер лифта. Сидели с мамой на кухне, распивали чаи, писали какие-то просительные бумаги и заявления, обсуждали события двора, улицы, фильмы и телепередачи. «Не заносись», «не чванься», «не гордись», «всегда будь интеллигентным и добрым», — звучит мамин голос. К кому обращается мама: к ним, к отцу?!

А может, они не замечали ребят во дворе не из-за чванства, не из-за гордости? Может, то был их с Иваном подсознательный протест против застолий отца, в шуме и сутолоке которых они с Иваном чувствовали себя ненужными, против пышных фраз и перекошенных лиц во время идейных схваток, и они интуитивно стремились изолироваться, отъединиться от людей, чтобы ни злоба, ни унижение не коснулись их?! А может, им просто было достаточно друг друга? Она не знает. И не помнит тех своих, подростковых, мыслей и переживаний. Конечно, с ребятами они зря не общались — наверняка среди тех мальчишек были и интересные, и добрые, как и в любом обществе!

И ещё неожиданно поняла, зримо увидев ту драку: чувство ущербности, неполноценности, возникшее в человеке по тем или иным причинам, не исчезает, с возрастом, с прибавлением обид и унижений, растёт, превращается в беду и способно толкнуть на бунт. Так было с дворовыми мальчишками. И ведь так с ней — сейчас. Далёкая драка имеет отношение к ней лично с её неприятием Галины-Раисы, с её бунтом против них. Но она имеет отношение и к Ивану сегодняшнему, и к Алёнке.

* * *

Алёнка. Не девочка. Женщина старше их с Иваном на десять лет. Кандидат наук, преподаватель. А для Марьи она — Алёнка, девочка, не защищённая никем. Она не изобьёт Ивана, как дворовые мальчишки, она внутрь запрячет обиду и через всю жизнь пронесёт её, никому не даст увидеть её — горькую, незаслуженную, нанесённую Иваном. Иван бросил Алёнку.

А сначала, после их первой встречи, подряд четыре месяца, длился праздник: Марья каждую субботу ездила к Алёнке с Иваном. Обсуждали Солженицына, Дьякова, Конквиста… Гуляли втроём в парке. Как-то Иван сводил их в гости к товарищу, который обрушил на них Окуджаву и Галича. Пару раз побывали на «Таганке». Когда Иван уезжал в свои заграничные командировки или когда уходил к отцу, что происходило всё чаще и чаще, Алёнка являлась к Марье. Пилила из Тушино в Черёмушки, не заботясь о потерянном времени. Привозила сумки с продуктами, подарки, якобы от Ивана. Марья пробовала сопротивляться, Алёнка не слышала её. Забиралась с ногами на тахту, обкладывалась пушистыми клубками шерсти, мелькала спицами, вывязывая Ивану пуловер или носки, и доверчиво выдавала Марье информацию о делах Ивана — сногсшибательном успехе первой книги, новых договорах, новых замыслах, размышления о собственной работе. Из этих размышлений получалось, что та психология, которую она вынуждена давать студентам, — далёкая от жизни схема и подчинена политике. Тоталитарному государству не нужен человек, чувствующий и думающий, со своей индивидуальностью, а нужен винт, болт.

У Алёнки тоже золотистые веснушки на щеках и носу, как у неё, Марьи. А брови не похожи, изломом, домиком. Марья понимает брата — от одних этих бровей можно голову потерять!