Не могу молчать

Текст после переделки В. Г. Черткова:

участником совершаемых вокруг меня преступлений

Стр. 94, строки 22—23.

Текст до переделки В. Г. Черткова:

делается для общего блага, для обеспечения

Текст после переделки В. Г. Черткова:

делается во имя общего блага, во имя обеспечения

Стр. 96, строки 3—5.

Текст до переделки В. Г. Черткова:

(Вам-то, вызвавшим и вызывающим к себе как палачи, так и вы, особенную ненависть

Текст после переделки В. Г. Черткова:

(Вам-то, палачам всякого разряда, – вызывавшим и вызывающим к себе особенную ненависть

Стр. 96, строка 8.

Текст до переделки В. Г. Черткова:

неужели вы не видите в свои светлые минуты

Текст после переделки В. Г. Черткова:

неужели вам не видно в ваши светлые минуты

Стр. 96, строка 12.

Текст до переделки В. Г. Черткова:

в этих ужасах

Текст после переделки В. Г. Черткова:

в этих делах

Стр. 96, строка 13.

Текст до переделки В. Г. Черткова:

Ведь вы сами знаете

Текст после переделки В. Г. Черткова:

Неужели вы сами не знаете

Стр. 96, строка 28.

Текст до переделки В. Г. Черткова:

И потому вашему брату

Текст после переделки В. Г. Черткова:

и потому брату.

Стр. 96, строка 35.

Текст до переделки В. Г. Черткова:

что делаете, не для себя

Текст после переделки В. Г. Черткова:

что делаете. Перестаньте – не для себя

Стр. 96, строка 38.

Текст до переделки В. Г. Черткова:

живет в вас.

Перестаньте, а если не хотите перестать, то делайте то же и надо мною, потому что до тех пор, пока я жив, и вы будете делать то же, я не перестану обличать вас.

Текст после переделки В. Г. Черткова:

живет в вас.

17. Машинописная копия рук. № 15. 14 лл. 4° и 3 отрезка тонкой бумаги стандартного формата. Копия с большим числом ошибок, допущенных машинисткой. Все они исправлены неизвестной рукой. Толстой внес в эту копию две мелкие поправки. На обложке В. Г. Чертков пометил карандашом: «Л. Н. Не могу молчать. Черновое (с двумя помарками карандашом Л. Н-ча)».

ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОМУ ТОМУ

В 37-м томе Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого продолжается публикация его произведений, написанных в последние годы жизни. Здесь помещены относящиеся к 1906—1910 гг. художественные произведения, статьи, очерки.

Для правильной оценки включенных в этот том произведений следует учитывать систему взглядов Толстого в целом, в их совокупности, во всей сложности переплетения сильных и слабых сторон. Эти взгляды выражены не только в произведениях Толстого, но также в его дневниках и письмах, в которых читателю раскрывается потрясающая картина мучительных переживаний, вызванных у писателя все более и более ухудшавшимся положением народа, политической реакцией в стране, поисками пути изменения действительности и полным непониманием единственно возможного пути – революционной борьбы.

Годы, к которым относятся публикуемые в 37-м томе произведения, это годы безудержного террора, которым царское правительство стремилось задушить революционную борьбу. Истекающая кровью страна была покрыта виселицами, тюрьмы были переполнены, всякие проявления революционного протеста жестоко карались. Либеральная буржуазия, с ликованием встретившая поражение революции 1905—1907 гг., всемерно помогала самодержавию обманывать народ. Обнищание масс дошло до предела. Но гнев народа не мог быть подавлен никакими репрессиями и нарастал с каждым днем. Настроения пассивизма, непротивления, выражавшие слабые стороны взглядов крестьянства и нашедшие отражение и во взглядах Толстого, стали постепенно изживаться в массах под могучим влиянием пролетарской революционной борьбы и уроков первой русской революции.

Вся эта совокупность условий русской жизни нашла отражение и в эволюции Толстого, писателя, который переживал народные бедствия с такой силой, что страдания крестьянства стали его собственными страданиями.[22]

В последний период жизни Толстой, при всех кричащих противоречиях своих взглядов, при всей интенсивности пропагандирования реакционной теории непротивления злу, не только не перестал быть обличителем существовавшей политической системы, но сам все отчетливее осознавал свой гражданский долг писателя, срывающего с правящей верхушки и эксплуататорских классов все и всяческие маски.