Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться

Ученые установили, что лишь малая часть (около 8%) пациентов с тревогой о здоровье (раньше известной как ипохондрия) также имеют ОКР. Хотя у них ОКР наблюдается чаще, чем в среднем в популяции, очевидно, что ипохондрическая тревожность — это самостоятельная компульсия, а не проявление обсессивно-компульсивного расстройства. Наоборот, люди с ипохондрической тревожностью подвержены большему риску развития генерализованного тревожного расстройства (73%, как сообщалось в 2000 г. в журнале Psychiatric Clinics of North America), большой депрессии (47%, в два раза выше среднего уровня) или фобий (38% в сравнении с 23% у остальных людей). Но почему компульсивная потребность обращаться за медицинской помощью не считается разновидностью обсессивно-компульсивного расстройства? Прежде всего из-за разницы в самоощущении тех и других больных. Пациенты с ОКР обычно считают свои тревоги нереалистичными (в этом проявляется эгодистонный характер обсессии) и пытаются с ними бороться, ипохондрики чаще всего убеждены, что тяжело больны. Итан, безусловно, разделял это убеждение, и чувство, диктующее его поведение, было, со всей определенностью, компульсивным. Отчаянный страх заставлял его проходить обследования и диагностические тесты, например КТ, и только это снижало тревогу — что характерно для всех компульсий, лишь на время.

Я спросила Смита, была ли у его навязчивого обращения за медицинской помощью первопричина в виде травмировавшей психику болезни или несчастного случая в раннем возрасте. Он ответил принужденным смешком. Нет, единственное, что он помнит, — это жуткий страх проглотить жука и лишиться головы из-за взрыва. Это согласуется с новейшими исследованиями данного типа компульсивного поведения. В предшествующие десятилетия психиатры считали, что оно восходит к предшествующему опыту — болезни, если не собственной, то кого-то из родных, наблюдаемой вблизи и пугающей. Однако, как дипломатично сформулировали в статье 2014 г. немецкие психологи, «эмпирические свидетельства [в пользу этого представления] недостаточны». Они опросили 240 добровольцев (около трети были здоровы, треть страдала ипохондрической тревожностью и еще одна треть другим тревожным расстройством). О перенесенном в детстве тяжелом заболевании или другом травмирующем опыте вспомнили больше респондентов-ипохондриков, чем здоровых из контрольной группы, но разницы между пациентами с ипохондрической и с другими формами тревожности не наблюдалось. Иными словами, детская болезнь и травма повышают риск развития тревожного расстройства, но оно не обязательно окажется ипохондрическим.

Смит не задавался вопросом о причинах своего компульсивного поведения. Врачи сказали его родителям, что кладут их сына в психиатрическую клинику — возможно, на всю жизнь, — и он очутился в Институте обсессивно-компульсивных расстройств при психиатрической больнице Маклина в пригороде Бостона, где провел два месяца. Во время одного из сеансов психотерапии в январе 2011 г. доктор Джейсон Элиас предложил Смиту изо всех сил ударить самого себя по голове. Он решил применить метод экспозиции и предотвращения реакции, или экспозиционную терапию (ЭТ), — стандарт в лечении обсессивно-компульсивного расстройства. Метод заключается в столкновении пациента с тем, что провоцирует его компульсии (если это микробы, нужно, например, прикоснуться к дверной ручке в общественном здании), причем провокация становится все более сильной (сладив с дверными ручками, пациент пытается потрогать унитаз в общественном туалете), а совершение компульсивного действия (вымыть руки) запрещается. Поскольку компульсия Смита проявлялась в обращении за медицинской помощью, его лечение заключалось в том, чтобы получить слабенький, совершенно безопасный шлепок по голове, а затем попытаться — просто попытаться! — не бежать в приемный покой, требуя компьютерную томографию.

«Я отказался бить себя, и мне сказали, что вызовут охрану, если я не подчинюсь», — вспоминает Смит. В отчаянии он, наконец, шлепнул себя по голове, и психотерапевт восхитился его «прогрессом». Смита, однако, переполняло отчаяние, какого он никогда не испытывал. Шатаясь, он выбрался из кабинета на выстуженные бостонские улицы.

Не подчинившийся

Саймон Рего наклоняется и хлопает ладонью по напольному ковру в том месте, где оказывается дверь его кабинета, распахнутая настежь. «Как вам это место? — спрашивает он. — Можете вы прикоснуться здесь, где никто никогда не ходил?» Стремительно разогнувшись, он трогает выключатель на стене: «А здесь? Или к обратной стороне этого сиденья? А к самому сиденью, куда люди помещают свои зады? Что вы думаете о двери со стороны кабинета? Я единственный, кто ее трогал? А снаружи? Не кажется ли она более грязной, поскольку выходит в приемную?»