Не мой мир

Возле губ появилась складка – знак того, что прежде он чаще улыбался, а теперь научился страдать. В выражении лица больше не было готовности удивляться и радоваться. Исчезла открытость взгляда, на смену ей пришли настороженность и затаенная горечь. Плотно сжатые челюсти отражали постоянное напряжение.

Нет, Алекс не постарел, но стал выглядеть взрослее. Изменился навсегда, и прежним ему не стать.

Он уперся лбом в прохладную поверхность, оказавшись лицом к лицу со своим отражением. Постоял так, потом отстранился и произнес с невеселой усмешкой, глядя себе в глаза:

– Когда я пришел сюда, то еще не знал, что Кайра давно оказалась в Зоне. И что те трое, Мопс, Даниил и бедолага-клерк тоже уже здесь. Если бы мог, сказал бы себе: «Готовься».

Алекс отошел от зеркала, взялся за ручку двери, собираясь выйти, и его вдруг обдало ледяным холодом.

«Трое уже здесь. Готовься», – услышал он в зеркальном лабиринте! Не эти ли слова Алекс только что произнес? Он, сегодняшний, каким-то образом сказал это себе – тогдашнему! Вырванные из общего контекста, слова прозвучали в тот момент, как предостережение.

Предостережение, к которому он не прислушался. Но даже если и захотел бы, все равно не сумел ничего предотвратить.

… С той поры, как они с Кайрой расстались, минуло много времени. Десятки, десятки снов, не считая того забытья, в котором Алекс находился в первое время после ранения. Всюду он таскал за собой рюкзак Кайры, в котором были ее вещи и проектор – самая бесполезная вещь на свете.

Долгое время Алекс не прикасался к дневникам Кайры. Доставал лекарства, бинты, нитки, чтобы зашить разорванную водолазку, но не трогал одинаковые пухлые книжки в темно-коричневых переплетах. Их было пять штук.

Потом все же решился и с тех пор читал то, что мог понять. Читал, и ему казалось, что Кайра где-то рядом. Она вела записи на двух языках. Все, что касалось работы, научных исследований, писала по-английски, и Алекс не надеялся разобраться в строгих рядах букв.

А вот о личном рассказывала на русском, на языке своей матери. Правда, в детстве и юности дневников она не вела, привычка доверять свои мысли и чувства бумаге появилась у нее позже. Примерно в то время, когда она поняла, что беременна от своего научного руководителя.

Алекс был потрясен, когда узнал, что отцом Мари был Саймон Тайлер. С другой стороны, чего уж изумляться: Кайра, как выяснилось, о многом умалчивала, а порой и обманывала его, и это было не слишком-то приятно сознавать.

«Я, наверное, дурной человек, ужасный, – писала Кайра. – Оправдывает меня только то, что я заблуждалась абсолютно искренне. Слава Богу, не брала греха на душу, не уводила его из семьи. У Саймона не было жены и детей, которые пострадали бы от последствий моей ошибки.

История стара, как мир: наивные студентки часто влюбляются в преподавателей, ученицы – в своих учителей. Это именно влюбленность, почти никогда не переходящая в истинную любовь. Это восхищение, преклонение, которое проходит, когда твой кумир спускается с пьедестала и до тебя, наконец, доходит, что это самый обычный человек.

Выясняется, что он бывает слаб и порою глуп. Что, как и все люди, забывает положить грязные носки в бельевую корзину, не закручивает колпачок тюбика с зубной пастой, страдает от несварения желудка. По утрам изо рта у него плохо пахнет, и говорит он не только о науке.

Пять лет – целых пять! – мне казалось, что я буду самой счастливой на свете, если он когда-нибудь обратит на меня внимание. Увидит перед собой не только перспективную студентку, но и привлекательную женщину.