Кроме проекции, мы кладем в сундучок письма. Такие же, как то, которое ты держишь в руках. Одни написаны мной, другие писала Елена Николаевна. Как видишь, я пишу от руки – это мой способ говорить с тобой. Пусть это всего лишь монолог.
Я потеряла счет тому, сколько раз мы с твоей матерью заказывали проекции. Десятки таких комнат – хоть на одну ты все же должен натолкнуться в своих блужданиях. Хоть когда-нибудь.
Да, все это утопия. Думаешь, мы не понимали? Понимали. Даже не так. Это не утопия, а нечто вроде религиозного обряда. Ритуал, в действенность которого давно не веришь, но который совершаешь, потому что не можешь перестать.
Увы, дорогой мой! Наша с Еленой Николаевной идея была призвана, скорее, не вернуть тебя, а не дать твоей матери сойти с ума от тоски и одиночества. Облегчить ее горе. Она (и я вслед за ней) должна была делать хотя бы что-то, направленное на твое возвращение, и от сознания того, что мы не сидим сложа руки, что пытаемся, нам было легче. Это позволило Елене Николаевне выжить, понимаешь?
Если чудо свершилось, и ты читаешь это письмо или одно из десятков писем, что разбросаны по Пространственной Зоне в похожих друг на друга комнатах-клонах, то, наверное, думаешь, что в конце я скажу тебе, где взять проектор, чтобы вставить в него проекцию, которая лежит в конверте.
Но я не могу сказать тебе этого, Алекс, прости! Купить проектор – хотя бы один-единственный, и оставить в одной из проекций, надеясь на невероятное везение, было не по карману ни твоей маме, ни мне.
Знаю, я убила твою надежду.
Сейчас, когда я пишу тебе очередное письмо, за окном октябрь. Завтра у меня день рождения. Мне исполнится сорок восемь лет. В двадцать семь я вышла замуж и вскоре развелась. Знала, что ничего из этого брака не выйдет, так и случилось. У меня есть сын, его зовут Александр, ему девятнадцать. Видишь, как все вышло.
Я смотрю на сына, и мне кажется, что он чем-то напоминает тебя. Это, конечно, только иллюзия; никто, кроме меня, не разглядел бы сходства, но, быть может, моя любовь к тебе попрала законы генетики?
В последние три года я одна делаю то, что мы когда-то начали с Еленой Николаевной. Одна, Алекс. Твоей мамы уже нет, она умерла во сне и похоронена рядом с твоим отцом. Думаю, они обрели покой.
Я первой обнаружила утром Елену Николаевну. Никогда не забуду ее лица: никаких следов мучений, горести, печали. Глаза были закрыты, она улыбалась. Наверное, ей снился ты.