Не мой, не твоя

— Слышал про твое увольнение. Всё это плохо, очень плохо. Я постараюсь что-нибудь сделать, но ничего не обещаю. Слишком громкое и грязное это дело, — правдоподобно сокрушался он.

Я молча слушала его, гадая, как далеко он еще зайдет в своем вранье.

— Думаю, что Оленьке лучше сейчас пожить у нас. Пока у тебя всё утрясется. Знаю, знаю, что ты скажешь. Ты мать и всё такое… Но это всё лирика. А надо думать в первую очередь о ребенке. О ее интересах. И сейчас ей будет лучше с нами, уж поверь.

— Почему я должна вам верить? Говорите, постараетесь что-нибудь сделать? Да вы уже всё сделали, — начала заводиться я. — Я знаю, что это вы устроили мне увольнение по статье. Без вашего участия мне бы дали уйти по собственному желанию. Вы же меня просто потопили. За что? За то, что не оправдала ваши ожидания? За то, что когда-то надо мной надругались, а я, глупая, восемнадцатилетняя девчонка, постыдилась пойти в милицию? Да потому и постыдилась. Из-за таких, как вы, которые спешат заклеймить и отвернуться. Правда, вы пошли дальше всех. Вы не только отвернулись, вы мне попросту перекрыли кислород, не оставили ни единого шанса. И при этом продолжаете притворяться добрым и милосердным.

— Что ты такое говоришь?! Да как ты смеешь? После всего, что я для тебя сделал!

— Вы хотите остаться в сторонке чистеньким? Ну так и оставайтесь. И нас с Оленькой оставьте в покое!

Я выключила телефон, потому что чувствовала — меня вот-вот понесет, и я наговорю лишнего, о чем, возможно, потом придется пожалеть.

Весь вечер я Оленьку из рук не выпускала. Ее тепло, ее запах, ее пока не понятное воркование чудесным образом успокаивало меня.

Решила, что уеду с ней куда-нибудь, где меня никто не знает. Начну жизнь с чистого листа. Да, трудовая испорчена безвозвратно, но, может, не везде к этому так щепетильно относятся? А если уж совсем ничего не выйдет, можно найти подработку репетитором. Ну или няней…

Оленька, как чувствовала, сама льнула ко мне, касалась губками щеки, гладила мои волосы. Хотя обычно она лишь позволяет себя целовать и тискать, и то под настроение. А когда я укладывала её спать, поймала за руку и потянула к себе. Так мы и уснули вместе.

Утром по привычке я проснулась с мыслью, что надо быстро-быстро собираться на работу, отводить Оленьку к Тихановичам и мчаться в гимназию. Но потом воспоминания о вчерашнем дне отрезвили меня как ледяной душ.

Никуда больше мчаться не надо…

А с другой стороны, попыталась я развеять тягостное настроение, наконец мы с Оленькой проведем весь день вместе. И не один! Я же так этого хотела.

Мы с ней позавтракали, погуляли, порисовали, поиграли в кубики. Кукол она не признавала, а вот из кубиков строить башни могла часами.

Около шести вечера в нашу идиллию ворвался Тиханович. Увел меня на кухню поговорить. Сегодня он уже не изображал желание помочь. Смотрел на меня он жестко и говорил так же.

— Ты сама идешь ко дну и ребенка туда же тащишь. Какая ты после этого мать? Настоящая мать желает своему ребенку добра! А ты из своего эгоизма готова пожертвовать интересами ребенка.

— Меня вашими дешевыми манипуляциями не пронять. Я прекрасно знаю, что нужно моему ребенку. И дам ей это, чего бы мне не стоило. И вы слишком утрируете, Юрий Иванович. Ни к какому дну я не иду. Подумаешь, уволили из гимназии. Найду другую работу.

— Какую? С такой записью тебя только в дворники возьмут. Может быть. И на что ты собираешься растить ребенка? А мы ей дадим все самое лучшее!

Ещё четверть часа мы с ним препирались, пока ему не позвонили из министерства. Раздосадованный он вышел в прихожую. Но уходя, решил, видимо, окончательно отбросить все условности. Повернулся ко мне и с явной угрозой процедил:

— Не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому.

Эти его слова меня не на шутку встревожили. Оленьку он любит. Ради нее на все готов. Раньше меня это трогало, а сейчас пугало. Объективно, я ведь не какая-нибудь гулящая алкоголичка, которая забывает про своего ребенка, а с другой стороны — зная его связи и настырность, всего можно ожидать.

Интернет тоже ничем не утешил. Начитавшись всяких диких случаев, я одела Оленьку, вызвала такси и отправилась на вокзал. А по дороге прикидывала, куда лучше купить билет. В Красноярск? Новосибирск? Владивосток?

В конце концов, взяла на послезавтра билет до Улан-Удэ. И ехать недолго — я ведь еще не знала, как Оленька перенесет дорогу. И подруга по институту там жила.

Вернувшись домой, я сразу взялась собирать сумки, а назавтра наметила себе съездить в гимназию забрать свои вещи и трудовую. Ещё в детскую поликлинику сходить, взять карточку. Словом, дел было невпроворот.

Но утром к нам пришли…

Они даже позвонили в дверь по-особому, не как гости, а требовательно. Или я уже накрутила себя до такой степени, что всего стала бояться. Хотя в этот раз мои страхи оказались не беспочвенны.

На пороге стояли две женщины средних лет. На мой вопрос сообщили, что они из органа опеки и попечительства.