(не) мой соавтор

Мне очень хотелось добавить что-то ещё. Что мне очень хочется, чтобы второй «Остров» сделал его счастливее. Что я не понимаю, что произошло, но благодарна ему за каждую секунду и каждую строчку. Что не надо извинений, никаких, они бессмысленны, если подтекстом к ним идёт фраза: «ты мне не нужна и никогда не будешь нужна». Если он скажет, что сожалеет, что вообще меня встретил, меня это просто убьёт. А я не люблю, когда меня убивают. Я люблю, когда меня гладят, поят капучино и дарят мне сентябрь.

Но с сентябрём, похоже, придётся справляться самостоятельно.

Я не добавила ни слова. Просто отправила письмо.

После этого я перешла в гугл-файл, быстро отметив жёлтым почти все сцены с Трикстер в плане: их было чуть больше половины. Отметила и финалы: у Анта будет возможность переписать их — или выкинуть и сделать свои.

После этого я сделала копии всех нужных файлов и переслала их себе на мэйл.

Осталось последнее.

Я глубоко вздохнула и заблокировала Антона Знаменского — в почтовом ящике и в мессенджере. Вышла из почтового аккаунта и отключила мессенджер.

Это не было истерикой, очень холодно и спокойно подумала я. Это было инстинктом самосохранения. Потому что если я останусь здесь — здесь, где мы были вместе… если я получу от него хотя бы одно письмо с извинениями…

Будет плохо. А помощи мне просить особенно не у кого. Юлька была права: нам психотерапевты от разбитого сердца не помогают. Во всяком случае, от сердца, разбитого настолько надёжно, что не осталось даже стеклянного песка.

Наверняка Лена ожидала от своего поста в инстаграме именно такого эффекта. В конце концов, мы ведь так предсказуемы, правда? Мальчики и девочки, у которых рушится мир. Мы отключаем телефоны и сеть и прячемся в самом тёмном углу самого тёмного чулана, разбив дорогой фарфоровый сервиз и подсознательно надеясь, что тот, кого мы так ждём, вернётся. Хотя бы для того, чтобы попенять нам за любимую салатницу, а потом взять за руку и вывести к солнцу.

Но меня уже никто не выведёт. Всё.

Время было собирать вещи.?

Глава 14

Я выбрала город очень просто — через список рейсов. Первый же, где было море.

Одесса.

Зимнее море, февральское море, злое море. Но сейчас меня устраивало и такое.

Я выбрала самую далёкую и пустынную в это время часть города — Аркадию. Одинокие элитные многоэтажки, по верхним этажам которых гулял ветер. Недостроенные холодные дворы, голые деревья над набережной, корка наста над грязными сугробами.

Наверное, стоило было выбрать Кипр. Но мне не хотелось ни уюта, ни теплоты.

Я просто хотела дописать историю.

Квартира с двумя спальнями, которая мне досталась, выходила окнами на море. Семнадцатый этаж: море было как на ладони. Всё ещё местами покрытое коркой льда у берега, но высокие серые волны упрямо пробивались на берег, бились о высокую каменную набережную, доносились далёким шумом сквозь приоткрытое окно.

Красиво. Холодная зимняя одинокая красота.

И мне была нужна именно она. Ведь сейчас, потеряв собеседника, с которым я могла говорить обо всём, мне было куда более одиноко среди людей, чем одной, на самом-то деле.

Соавторский опыт — это ведь ещё и опыт одиночества. Мир текста, в котором я осталась одна. Мир, в котором больше нет моего сэра Темноты.

Нет, он где-то есть, конечно. Но рядом с ним не будет меня. Мы будем двигаться друг от друга всё быстрее, и совсем скоро мы перестанем думать о том, что дышим одним воздухом. Думаем друг о друге. Что я хочу провести ладонью по его щеке, а он хочет прижаться губами к моему виску. Что нет желаннее мига, когда чувствуешь его всем телом, а впереди вся ночь.

Впрочем, будет ли Ант вообще обо мне думать? Вряд ли долго: Лена его быстро утешит.

А я… скоро мне не останется даже мечты о нём, только воспоминания. Потом воспоминания о воспоминаниях. А потом — лишь редкие моменты. Фраза, от которой вздрагиваешь, вспоминая. Слова в моих собственных историях, когда пишешь не кому-то, а самой себе, и память подступает к самому горлу.

Я вдруг захотела написать об одиночестве. Совершенном, абсолютном — о душе, спрятанной в чёрном ящике, о сознании, для которого замерло время и закончилось пространство. Кто протянет ему руку?

Невозможно быть писателем и не написать историю, которую ты хочешь написать, с грустью подумала я. Невозможно не выпустить её в мир. А я была писателем.

Но потом. Всё потом. Я должна была Анту проект, и я собиралась выполнить свои обязательства.

Следующая неделя прошла как во сне. Коробки из-под холодных суши и наспех разгоретого риса с курицей копились у двери; их забирала уборщица. Ради любопытства я один раз заказала знаменитые одесские запечённые мидии. Вкуса у еды всё равно не было.

Любопытство, впрочем, тоже быстро иссякло.

Минимум час в день я проводила у моря. Прогулки по короткой набережной — или ноутбук, жёсткая циновка, ветронепроницаемый костюм и термос с горячим чаем. Пальцы быстро замерзали: приходилось делать перерывы и отогревать их, глядя на волны. Иногда в разрывах облаков появлялось солнце, и я даже начинала чувствовать что-то сквозь боль.

Не надежду, наверное. Освобождение.