Не моя война

— Принял. Сам полковой мулла его переводил в новую веру. Он каждый день отчитывается перед ним о прочитанных и изученных главах из Корана.

— Это уже патология. Тут доктор нужен. Желательно психиатр. Вместо того чтобы готовится к боевым действиям, они Коран учат!

— Больные на голову. Дети гор!

— Интересно, а член ему укоротили?

— Чего не знаю, того не знаю. При встрече спросишь сам.

Вошёл охранник. Он сочувственно посмотрел на меня и сказал, что нас вызывает начальник штаба.

— Лёгок на помине, свинья позорная!

— Вот заодно и спросишь у него про длину его члена.

— Ну, пойдём, коли вызывают. Гуд бай, Америка!

— Не понял! О чём это ты? Может, по соточке накатим? Один чёрт сегодня все с похмелья болеют, перегар такой, что никто не учует.

— А, давай! — мы допили остатки домашнего вина. В голове зашумело, много ли надо на старые дрожжи? — С расстрела песенка привязалась, в зубах навязла. Пытаюсь её выгнать, но слабо получается? Как думаешь, это шизофрения, или паранойя? Навязчивые идеи, мотивы и всё такое прочее?

— Не знаю. Вскрытие покажет.

— Спасибо, утешил.

— Не стоит. За что будем пить?

— За здоровье. За что ещё?

Мы выпили домашнего вина, закусили остатками вчерашнего ужина.

Часть девятая

— 33 —

Подошли к штабу, нас проводили к Модаеву. Его кабинет размещался на первом этаже. Наш охранник зашёл и доложил, что мы прибыли. Потом вышел и сказал, чтобы переждали пять минут. Начальник штаба занят.

— Чапай думу думает!

— Маринует нас в приёмной, унижает.

— Сейчас мы покажем этой обезьяне, кто в доме хозяин!

— Пять минут прошло?

— Прошло. Пошли!

Мы рывком распахнули дверь. В большом кабинете сидел Модаев. Он был погружён в изучение каких-то бумаг. Нас, казалось, он не замечал.

— Привет, чмо! — Виктор был настроен весело-агрессивно.

— Давно не виделись, предатель!

— Выйдите и зайдите, как положено! — сказал Модаев, не поднимая головы.

— Я тебя сейчас сам выведу, чмо уродливое! — я вскипел.

— Мне позвать охрану?

Витя схватил его за горло сзади в «замок». Я схватил руки. Витя его чуть придушил, так что он не мог орать, а только сипеть. Рожа его приобрела красный цвет с фиолетовым оттенком.

— Ну, что, предатель? Будешь звать охрану?

— Х-х-х! Хет!

— То есть — нет?

— Хет!

— Медленно отпусти его, но если будет шуметь, сверни ему шею.

— Будешь ещё шуметь?

— Нет, — Серёга крутил головой. — Отпустите.

Мы его отпустили. Он потирал горло, шею, растирал руки, кряхтел.

— Серёжа, не вздумай фокус выкинуть, например, ствол достать из-под ляжки или отодрать его из-под стола. И не мечтай!

— Двоих всё равно не успеешь убить, второй тебе башку оторвёт, да и стрелок ты хреновый. Вспомни, как вчера отстрелялся.

— Я не буду стрелять.

— Встань.

— Чего ради я должен вставать?

— Нам спокойнее будет!

Он встал. Под его правой ляжкой лежал ПМ.

— Я же говорил, что он чмо.

— Тоже мне новость.

— Теперь поговорим. Чего хотел?

— Пистолет отдайте! — тон был угрожающим, но в голосе проскакивали писклявые нотки, и поэтому он казался жалобным.

— Мы его себе оставим. Ты себе ещё достанешь!

— Если не отдадите, я скажу комбату или Гусейнову, они вас в порошок сотрут. А мулла как будет рад! Так отдадите пистолет?

— Отдай, Витя.

— На, чмо.

— Поговорите у меня ещё! Козлы́!

Виктор с сожалением отдал пистолет, но предварительно вытащил магазин и передёрнул затвор, выщелкнув патрон. Пистолет он поставил на предохранитель и положил на край стола, а магазин бросил на пол в угол комнаты.

— Кто тебя научил патрон досылать в патронник? Тебя в училище не научили, что это очень опасно?

— Наверное, у них здесь в лагере такая мода. Все с оружием, полупьяные, и оружие готово к стрельбе. Жуть!

— Короче! Чего хотел?

— Гусейнов привёз новые планы и методики обучения.

— Так в чём дело? Бери и обучай.

— Тем более, что ты проводишь занятия на высоком методическом уровне, да и сам можешь быть примером для подражания.

— Ага, как в "Боевом листке", "Делай как я". И фотография на Доске почёта 9 на 12.

— В траурной рамке.

— Что я вам плохого сделал? — он был подавлен. На секунду мне стало его жалко.

— А ты сам не понимаешь, что ты сделал?

— Что? — глаза его были полны слёз.

— Ты предал своих. Из-за тебя, — вернее, с твоей помощью — захватили КП, убили Морозко. Помнишь, Серёжа, прапорщика Морозко? Он ведь тебе как брат, как дядька был. Помог тебе свадьбу провести. А ты его предал. Деревню только стечение обстоятельств спасло от ракет. Из-за тебя Бобова под трибунал отдадут, сдерут погоны и на зону. Его-то за что, Серёжа? Он тебе что плохого сделал? Если бы не он, то тебя давно бы выперли из армии, и поднимал бы ты сейчас народное хозяйство. А нас зачем ты сдал? Нас, зачем сдал, сука! Мужики в подвале школы из-за тебя погибли. Если бы не ты, мы сейчас уже были бы дома. А по твоей милости мы здесь этим онанизмом занимаемся! Спишь хорошо? Совесть не мучает? — я грохнул по столу кулаком.

Дверь открылась, появилась голова охранника.

— Всё нормально, закрой дверь, — сказал Витя как можно более спокойным тоном.

Дверь закрылась.

— И ты после всего этого ещё смеешь спрашивать, что же ты нам плохого сделал?