Не моя война

— Ни фига себе! — Витька аж присвистнул от удивления. — Прямо как в индийском кино или в «Санта-Барбаре». Ни одной серии не смотрел, но бабы все уши прожужжали. Кто кому родственником приходится, и что они там делают. Ничего не понятно, но ужасно интересно.

— Витя, помолчи, давай дослушаем, — я прервал Виктора.

— Вы чему-то научили людей, наших родственников тоже научили. И постоянно говорили, что учите не воевать, а выживать. И что всех нас ждут дома живых и здоровых.

— Ну, и что?

— Мулла и все вокруг твердили, что нужно отдать жизнь за Аллаха, за землю предков. А вы говорили, что нужно жить.

— Кое-что понятно. Но вот ты, мил человек, объясни, почему Гусейнов держит комбата?

— Родственник у Нуриева в правительстве. Очень большой и уважаемый человек. На его деньги и содержится наш батальон.

— Уважаемый человек. Это сколько денег надо, чтобы всю эту ораву содержать?

— Много.

— Теперь понятно, почему комбату все его «шалости» с рук сходят. Ладно, мужики, приятно, что вы оценили по достоинству все наши заслуги. Нам самим эти войны не нравятся. Не наши это войны. Больших чиновников эти войны. Мы не испытываем никаких симпатий ни к вам, ни к армянам. Наслышаны, как и что творили и те и другие. У нас совершенно другая задача — уцелеть и вернуться домой, а вы здесь разбирайтесь между собой хоть до самого покоса. Но за тёплые слова — спасибо. Хоть кто-то по достоинству оценил наши труды, — я закончил длинную тираду и хотел уже откинуться на спинку стула, но вспомнил, что спина болит, и не стал.

— Подожди, Алик, извини, Олег. Это ещё не всё.

— Слушаем тебя, слушаем, Ахмед.

— Говори, Вели.

— Завтра приедет Сурет, — начал Вели.

Говорил он с сильным акцентом, переставлял слова, поэтому смысл сказанного доходил до нас не сразу, но чувствовалось, что в этой паре он старший.

— Он будет говорить с вами, комбатом, муллой, со всеми людьми. Скоро на фронт.

— На фронт, говоришь, — я усмехнулся и посмотрел на Виктора, тот тоже улыбался.

— Мы убедились, что вы не просто офицеры, но и настоящие мужчины. И если вы пообещаете, что в оставшееся время научите весь батальон всему, чему знаете, и дадите слово пока не сбегать, то мы будем друзьями, и будем охранять ваши жизни как свои. Я всё сказал. Что вы ответите?

— Вели, Ахмед, предложение заманчивое. Но раз уж вы с нами откровенны, так и я тоже буду в открытую. Я уже говорил, что наша цель вернуться к себе на Родину. У вас несколько иная. Всему что мы знаем, всё равно не научим солдат. Нет времени. Пообещать, что не сбежим сейчас? Ну так побежим потом. Вот и давайте определимся здесь и сейчас, когда наступит это время «потом»? Когда мы будем уходить, а вы не будете нам стрелять в спину. Как вы думаете, когда оно наступит? Завтра, послезавтра или после победы? Последний вариант, говорю сразу, нас не устраивает.

— Когда будет видно, что вы сделали всё что можно, и всё остальное от вас не зависит.

— Это как? Поясни. Я хоть и прожил несколько лет на Кавказе, но всех ваших восточных шуток не понимаю.

— Мужики, — начал Виктор, — давайте установим крайний срок. Допустим месяц. Устроит? А если раньше что-то случится, или будет возможность, то вы нас отпускаете. Годится?

— Три месяца, — после некоторого раздумья сказал Вели, Ахмед кивнул головой в знак согласия.

— Так мы ж слово Гусейнову давали, чего ещё надо?

— Я не Сурет и Ахмед тоже. Вы ему слово давали под автоматом, оно не считается. А здесь мы сидим за столом, кушаем. Это другое дело.

— Но и ты пойми нас тоже правильно. В батальоне восемьдесят процентов либо пацаны 15–16 лет, либо деды за пятьдесят годов. Обучение возможно лишь с поправкой на возраст. Рейнджеры из них не получатся. В лучшем случае — заградотряд.

— Мы всё это понимаем. И все это понимают. Вы сделали, что все почувствовали себя солдатами, бойцами, они уже умеют многое, осталось их ещё немного подучить.

Наступила пауза. Молчание затягивалось. Я курил, стряхивая пепел в блюдце.

— Знаешь, Олег, я согласен. По крайней мере, будет срок и возможная ситуация. А до срока в спину стрелять не будете?

— Нет, — ответ был жёсткий, резкий, без раздумий.

— Я согласен! Даю слово офицера, что не буду предпринимать попыток бежать в течение трёх месяцев, если раньше не наступит особая ситуация, при которой мы обоюдно договоримся. Пойдёт? — Виктор покраснел от возбуждения.

— Я тоже даю слово чести, что постараюсь максимально обучить вверенный личный состав и не предпринимать попыток к бегству по оговорённым условиям. Годится?

Они встали. Мы тоже, охая от боли в спине, поднялись. Ахмед достал бутылку коньяка, раскупорил её, налил по полстакана коньяка каждому. Чокнулись молча, выпили. Сели и закончили завтрак.

— Ну что, пойдём к комбату, послушаем, чего он хочет, — Витька прикурил и выпустил струю дыма в потолок.

— Нет, это ещё не всё.

— Нам что, нужно подписать всё сказанное кровью? Слова нашего мало что ли?

— Не в этом дело. Вот, получите.