Не может быть

Запрокинув голову, Аня непроизвольно застонала, чувствуя, как язык Елены скользит по коже, касается сосков…

Её руки проникли под футболку Елены, прошлись по разгоряченному телу, оставляя после себя пупырышки гусиной кожи.

– Может, в спальню? – предложила Елена, чувствуя, что ноги едва держат.

***

Утреннее солнышко, на удивление яркое, скользнуло по лицам спящих.

Афродита открыла глаза. Полежала минуту, широко улыбаясь. Потом толкнула в бок Купидончика, который тут же вскочил, словно и не спал:

– О прекраснейшая… – начал он испуганно, но, увидев улыбку, блуждающую на лице богини, и сам засветился.

– Помнишь, я тебе говорила, что можешь заказывать у Гефеста четверть стрел с радужным оперением?

– Конечно, о прекрасная, – с готовностью закивал малыш.

– Так вот, я передумала, – она приподнялась на локте и посмотрела в сторону Елены и Ани, которые спали в объятиях друг друга.

– Но как же, – в голосе Купидончика сквозило непонимание, – ведь всё же получилось…

– Ещё как… получилось! – Афродита потянулась, выгнувшись как кошка, и сладострастно облизала губы кончиком розового языка. – Можешь заказывать у Гефеста половину стрел с радужным оперением.

– Да?! – не мог поверить собственным ушам мальчик. – О благодарю тебя!

– Я сейчас отправляюсь в одно место, – прервала его богиня. – Если я буду кому-то нужна, пусть отправят Гермеса на Лесбос, – при этих словах, она щёлкнула пальцами и исчезла.

Купидончик замахал крылышками, взмывая к потолку. Глянул напоследок на спящих, прошептал: «Как голубки…» – и порхнул в приоткрытое окно.

***

По трассе беспрерывно проносились машины, обдавая выхлопными газами женщину и маленького мальчика, стоящих на обочине. Оба выглядели потерянно. Женщина с тоской взирала куда-то за линию горизонта. Малыш жался к её ноге, крепко ухватившись за руку.

– Кушать хочется, – жалобно протянул он, подняв лицо к женщине.

Та откинула с головы капюшон плаща и сердито посмотрела на ребёнка. Не сказав ни слова, она сняла дорожный заплечный мешок из грубой холщовой ткани и принялась что-то в нём искать.

– На, – протянула коричневый промасленный сверток мальчику. – Разворачивай и ешь.

Тот принялся шуршать бумагой.

– Фу! Какая гадость! – выплюнул кусок изо рта. – Что это? – он вопросительно посмотрел на женщину.

– Местная амброзия, – ответила та ледяным тоном. – Картошка фри называется. Ничего, привыкнешь! Мы же тут надолго! Благодаря некоторым…

Она уничижительно посмотрела на малыша, который под её взглядом совсем сник. Потом опять перевела взгляд на небо.

– А как надолго? – набравшись смелости, спросил он.

– Пока не умрём! – зло крикнула женщина.

– Нет! – в ужасе закричал мальчик.

Купидончик проснулся с колотящимся сердцем, весь в поту. Вскочил и тотчас провалился в облачную мягкость.

– И приснится же! – пробормотал, приходя в себя. Схватил кубок с амброзией.

Отпил, причмокивая от удовольствия.

Посмотрел в сторону величаво поднимающегося солнца. Прошептал:

– Пора!

Любовно перебрал пальчиками радужное оперение стрел в колчане, повесил его на спину, схватил лук и полетел к Земным Вратам.

***

Лариса Петровна распекала Галю, уборщицу, которая в ответ огрызалась, превращая воспитательный момент в обычную перебранку.

– Галя, неужели ты не видишь, что дата смерти Пушкина засижена мухами. Невозможно разобрать последнюю цифру!

– Ну так шо! – огрызнулась та, даже не собираясь тащить стремянку и тряпку, чтобы стереть черные точки. – Кому она нужна, дата ваша?

– Что за речь! – возмутилась завуч. – Как можно так относиться к классику русской поэзии?!

После того злосчастного педсовета всё своё воспитательно-педагогическое рвение она направила на техперсонал школы, чёртом из табакерки появляясь в самых неожиданных местах и грозными криками возвещая всех о найденной паутине и прочих непорядках.

– Это же Пушкин! – голос Ларисы Петровны сорвался от негодования на фальцет. – Ты что, в лесу росла?!

– Да хоть Лермонтов! – рассердилась уборщица. – Если вам надо, берите и лезьте. Вона тама тряпки лежать.

– Да как тебя допустили в учебное заведение! – взвилась, багровея, Лариса Петровна. – Да я на тебя…

– Чудесненько! – сказал Купидончик, наблюдающий эту сцену.

Он потянулся к колчану, достал стрелу с радужным оперением и, прицелившись, выстрелил завучу в область сердца. Весело рассмеялся, увидев, как Лариса Петровна замерла, поднеся руку к груди.

Ведь он был ещё ребёнок. Озорной, и, как оказалось, злопамятный.

Сноски:

[1]