Не на жизнь, а на смерть

– Так я и думал. Ладно, посмотрим, что скажет Кэт. – Флайт поднялся со стула. – А сейчас, чтобы не терять времени даром, я могу подбросить тебя прямо к Томми Уоткису. Вставай, пошли. Да, кстати, спасибо за завтрак.

– На здоровье, – ответил Ребус. Он видел, что Флайт сильно сомневался в его доводах в защиту психологии. Но, положа руку на сердце, кого он хотел убедить в первую очередь – его или себя? Кого он хотел поразить – Флайта или Лизу Фрейзер?

Когда они пересекали фойе, Ребус со своим неизменным портфелем в руках, Флайт неожиданно обернулся к нему:

– А тебе известно, почему нас, полицейских, прозвали «Старый Билл»? – Ребус молча пожал плечами. – Некоторые говорят, этим прозвищем мы обязаны одному лондонскому межевому знаку. Ты можешь попробовать догадаться сам по пути. – И с этими словами Флайт толкнул вращающуюся дверь, которая служила входом в отель.

Здание Центрального уголовного суда (Олд-Бейли) оказалось не совсем таким, как Ребус себе его представлял. И хотя знаменитый купол со статуей Фемиды с завязанными глазами и весами в руках был по-прежнему на месте, большая часть судебного комплекса представляла собой постройки гораздо более современного дизайна, причем строителей более всего, несомненно, заботила безопасность. Детекторы металла и рентгеновские установки, специальные турникеты, пропускающие в здание только по одному человеку, и кишащие повсюду сотрудники безопасности. Окна покрыты специальной пленкой на случай взрыва: она не даст осколкам полететь в вестибюль. Внутри здания сновали судебные приставы (в основном женщины) в черных развевающихся мантиях, пытаясь отловить заблудившихся присяжных:

– Есть присяжные в зал номер четыре?

– Присяжных в зал номер двенадцать, пожалуйста!

По громкоговорителю то и дело объявлялись имена пропавших присяжных. Суматошное начало очередного судебного дня. Свидетели курили, адвокаты, отягощенные кипами документов, обеспокоенно шептались о чем-то со своими унылыми клиентами, офицеры полиции нервно переминались с ноги на ногу, ожидая, что вот-вот будут вызваны для дачи показаний.

– Здесь мы либо выиграем, либо проиграем, Джон, – сказал Флайт.

Ребус не понял, к чему относятся его слова – к судебным палатам или к вестибюлю. На верхних этажах располагались кабинеты администрации, гардеробы для судей, рестораны. Но именно на этом этаже слушались дела и выносились решения. Двери налево вели в старую часть здания – место мрачное и куда более неприступное, нежели этот светлый мраморный вестибюль, по которому эхо разносило скрип кожаных подошв, перестук каблуков и монотонный гул несмолкающих разговоров.

– Пошли, – сказал Флайт. Он провел Ребуса в один из залов судебных заседаний, переговорив прежде с охранником и одним из клерков.

Если в вестибюле преобладали мрамор и черная кожа, то в зале суда – дерево и зеленая кожа. Они уселись на стулья прямо у двери, присоединившись к констеблю Лэму, который мрачно восседал со скрещенными на груди руками. Не удостоив их даже приветствием, он наклонился к ним и прошептал:

– Мы поймаем этого ублюдка, – а затем снова застыл в своей неловкой позе.

Напротив них сидели скучающие присяжные с ничего не выражающими лицами. У противоположной стены зала суда стоял подсудимый, положив руки на барьер. Это был человек лет сорока, с темной густой шевелюрой, слегка тронутой сединой, и неподвижным лицом, будто бы выточенным из камня. Его рубашка с открытым воротом смотрелась весьма вызывающе. На скамье подсудимых он находился в гордом одиночестве, без единого офицера полиции в качестве охраны.

На некотором расстоянии от него адвокаты перебирали свои бумаги. За их действиями внимательно наблюдали помощники и солиситоры [11]. Адвокат обвиняемого был полным человеком, с уставшим лицом, таким же бесцветным, как его волосы. Он задумчиво грыз дешевую шариковую ручку. А вот у обвинителя был гораздо более уверенный вид – высокий, дородный, строгой одетый, с непременным налетом строгой нравственности на лице. Его авторучка представляла собой замысловатое приспособление, которым он что-то размашисто писал, вызывающе искривив губы, словно актер, исполняющий роль Уинстона Черчилля. Ребус подумал, что его внешность как нельзя лучше соответствует телевизионному образу Королевского адвоката [12].

Прямо над ним возвышалась галерея для публики, с которой доносилось приглушенное шарканье ног. Ребуса всегда беспокоило то, что сидящие на галерее имели возможность таращиться сверху прямо на присяжных, а значит, могли без труда запугать присяжных, а то и опознать. Бывали случаи, когда по окончании слушания дела к присяжным подходил какой-нибудь родственник обвиняемого, сжимая кулак или стискивая в руке пачку банкнотов.

Судья с высокомерным видом просматривал какие-то бумаги, в то время как секретарь что-то шептал в телефонную трубку. К началу разбирательства Ребус понял две вещи: что процесс по делу начался отнюдь не сегодня и что судья изучает материалы, могущие повлиять на его решение.