Не надо, папа!

Саске изо всех сил пытался сохранить лицо, но по неприкрытой жалости в глазах Сарады понял, что ему это все-таки не удалось. Каждым словом она наносила ему удар за ударом — в ту самую открытую рану, гниющую от вины, которую он так усиленно защищал отстраненностью, холодом, масками.

Она посмотрела ему в глаза. Ее взгляд, прежде мутный и болезненно-угнетенный, прояснился и стал твердым, почти стальным.

— Сейчас мы сильные — те, которые я. Не стоит нас недооценивать.

Саске пробрало до мурашек. Сарада говорила с такой уверенностью, что у него не оставалось сомнения в ее силе. К чертям хилое тельце ребенка. С таким духом это было лишь делом времени.

— У нас есть друзья. К тому же… — она отвернулась и заправила за ухо прядь волос — совсем как Сакура, — и сердце откликнулось ноющей болью. — К тому же в прошлом тоже есть ты, — продолжила Сарада с каким-то снисходительным теплом, словно пыталась его подбодрить. — И другие ты заботятся о тех, которые я, как ты хочешь заботиться о них сейчас. Только ты здесь один. А их там много.

— Но там мы ровесники, — попытался возразить Саске. — Другие я не знают…

Он слишком хорошо помнил прежнего себя и свои подростковые нравы.

— Кто знает, кто не знает… Знание — ничего не значит.

Сарада смущалась, путаясь в повторяющихся словах, но он понимал все, что она пыталась донести.

— Другие ты все поняли, папа. Даже если и сами не поняли, что именно они поняли… Это узы, которые нельзя заглушить ни пространством, ни временем.

Дочь снова заглянула ему в глаза, и Саске поразился тому, насколько она умела быть разной. Разбитой, растерянной… Уверенной и упрямой, проницательной и заботливой… А сейчас он читал в ее глазах только усталость и наконец то самое детское доверие, ради которого готов был пробивать границы мироздания. Или не пробивать. Со всем этим опытом и болью за плечами она все еще была его дочерью и готова была принимать его старшинство и заботу. Сейчас у нее не было никого ближе.

Он привлек ее свободной рукой к груди. Сарада охнула, вжимаясь носом в жилетку. Саске слушал тихое дыхание дочери и медленно поглаживал ее по шелковистой макушке. Она не пыталась отстраниться, прижималась щекой к его груди и, казалось, не собиралась отлипать. Сильная. Уверенная. И теперь бесконечно одинокая, как и он.

Саске показалось, что за время этих затяжных объятий он исчерпал весь накопленный лимит искренней отцовской нежности за последние двенадцать с половиной лет. И даже немного больше. Он отстранился как можно мягче.

— Отправляемся через неделю. Думаю, к тому моменту свиток расшифруют.

— А?

Она оторопела.

— Как раз будет время разобраться с вещами и отказаться от съема квартиры, — продолжал Саске. — Ну и тебе надо подготовиться. Впрочем, с твоим опытом, проблем не возникнет.

— Мы… вместе уйдем из деревни?

Саске на миг стало страшно, что она откажется. Тогда в деревне придется остаться ему.

— Ты хочешь остаться.

Конечно же, она хотела. У нее тут друзья, светлая жизнь, по которой она наверняка соскучилась.

Сарада покачала головой.

— Не хочу. Меня тут ничего не держит.

— Значит, решено, — Саске ободряюще хлопнул ее по плечу, стараясь не выдать облегчение.

Оставаться в деревне ему было никак нельзя. Это было его долгом — поддерживать мир из тени. Если бы он остался, все бы развалилось.

Глава 210. Старая Ветвь: Настоящий

210

«Он не сможет жить в знакомом ранее мире: мир остался прежним, а он изменился! Как собака, выжившая в волчьей стае, не может вернуться в прежнюю конуру, где есть миска и нет свободы».© Генри Лайон Олди

Он снова был в убежище Родителя.

Вот только он ли?

По какой-то причине сейчас он мысленно именовал себя Логом-27, а не Мицуки. Нечто чужеродное и холодное наполняло его сосуд, и к тому же он помнил это убежище другим. Другой вид убежища казался не менее правильным, чем реальный, который он видел сейчас своими глазами. В лабораторию беззвучно проник Учиха Саске, а за ним Родитель. Впервые Мицуки видел, чтобы Родитель перед кем-то стелился. Прежде ему казалось, что это невозможно, Родитель — на высшей ступени иерархии, и выше уже некуда.

«Значит, тебе эта фраза ни о чем не говорит?» — спросил Учиха Саске.

«Повтори еще раз, Саске-кун. Как она звучала полностью?»

Сон растворился в яркой насыщенности реальности. Мицуки взлетел на столб, с него прыгнул на крышу, оттуда — на самый верх водонапорной башни и с высоты оглядел улочки, заведения и лица на скале над Резиденцией. Все-таки хорошо было быть Мицуки, а не Логом-27, и жить в Конохе с командой Боруто.

Во сне они так и не расшифровали загадочную фразу. Мицуки раздумывал над ней недолго и сейчас, завидев лица Хокаге на скале, наконец-то понял ее значение. Он осмотрел гордый профиль Йондайме Хокаге — Желтой Молнии Конохи. Минуя Пятую и Шестого, скользнул взглядом к последнем лику — Нанадайме Хокаге Узумаки Наруто.