Не надо стесняться. История постсоветской поп-музыки в 169 песнях. 1991–2021

Мы сначала хотели назваться группой «Класс», но однажды пришли на какой-то сборный концерт в Зеленый театр, увидели много крутых групп, и одна из них, с Наташей Ветлицкой, уже носила такое название. Мы с Сашей кусали локти и думали, что с этим делать. И тогда он сказал: «А что выше класса есть? Институт? Не звучит. Во, академия!» Так мы стали «Академией». Время нашего старта было золотым: музыкальные редакторы радиостанций и телевидения не боялись любых экспериментов и готовы были ставить, например, блюзовую гитарную вещь от «Академии» среди громкой поп-музыки. У слушателя был выбор, это было абсолютной нормой.

Тогда песни рождались так: Саша был композитором и к придуманной музыке брал какую-то очень хорошую поэзию – он отлично ее знал. Я была далека от этого – мне больше нравится драматургия, я режиссер по образованию, – так у нас с ним шел творческий обмен. Он меня познакомил со стихами Уильяма Джея Смита, с Юнной Мориц, с Юрием Ряшенцевым, так что я ему обязана хотя бы элементарными знаниями помимо Шекспира и Шекли.

В «Академии» не было каких-то математических подходов к творчеству. Я в жизни не платила ни за одну накрутку, меня устраивает любое количество просмотров, потому что оно объективное. Мы безостановочно репетировали и придумывали, не подстраивались под публику, а думали в первую очередь о том, как сделать что-то классное, что будет нравиться нам. Это было чистое творчество. Мы искали интересные реакции зрителей и слушателей, и когда понимали, что что-то поймали, активно это развивали.

То, что сейчас называется стендапом, тогда называлось просто «разговорный жанр», и это была неотъемлемая часть «Академии». Когда мы выехали на первые в жизни зарубежные гастроли в Польшу, нам все сказали: «Вы же stand-up comedians!» Кстати, именно в Польше нам дали приставку «кабаре». Мы думали, что кабаре – это обязательно «Мулен Руж», а оказалось, что нет: это как раз стендап, причем политический, потому что мы выехали по приглашению Ягеллонского университета в Кракове, а там, например, был организован первый польский независимый студенческий профсоюз, и движение «Солидарность» тоже во многом пошло оттуда. Нас передавали от человека к человеку, показывая значки за лацканом, и такой же значок «Солидарности» сейчас лежит у меня дома.

В Польше мы заработали первые приличные деньги, хотя не думали, что это вообще возможно. Конечно, тогда было немало дорогих артистов, которые того стоили – естественно, Алла Борисовна во главе, потом Сережа Минаев, [Александр] Барыкин, [Владимир] Кузьмин… Это те, на кого уже наезжали бандиты, потому что они считали, что с них было, что брать. С нашей же братии брать было нечего. Мы гастролировали под эгидой дискотеки Сергея Минаева, который был мегапопулярен – играл по два стадиона в один день и по шесть стадионов подряд в одном городе. Выступали за 50 долларов и были счастливы, на это уже можно было жить. Мы вообще не были заточены под слово «популярность». Когда мы в 1987 году приехали в Москву, то вместо сигарет я собирала окурки, обжигая их на свечке, а основной заработок у нас был простой – сдавали бутылки. Богатые дядьки на «Волгах» (это как сейчас «кадиллак»), которые эти бутылки принимали, все равно пытались нас жучить и проверяли, не битое ли горлышко – за битые давали меньше копеек.

По-настоящему «Академия» выстрелила с песней «Тома» на «Рождественских встречах». Алле Борисовне нас показали мощные журналисты, работавшие на популярном канале «2 x 2» – тогда он был музыкальным и крайне влиятельным. Все было демократично: ты реально мог дать кому-то свою кассету, и был шанс, что она попадет в дом к Алле Борисовне Пугачевой. Но «из подполья» на «Встречи» никто не попадал – все должны были как-то для начала себя зарекомендовать, пробиться. Это шоу было такой мощной, жирной красной линией, означающей, что самый главный ОТК [отдел технического контроля] мы уже прошли. А до этого был еще один ОТК, который назывался «Утренняя почта»: после эфира там многие просыпались знаменитыми.