Не наша сказка (СИ)

— Ложь. – Я обернулась на остальных. Те молчали. – Ты слишком глуп для этого. И слова это не твои. Отдай ключи! – Я, примерившись, резко вскинула руку и ударила его в запястье – пальцы рефлекторно дернулись, позволив мне выдернуть связку ключей. Не дожидаясь, пока солдаты опомнятся, я бегом пустилась в обход, к двери в псарню.

— Да пусть бежит, – сказал кто-то. – Толку ей от этих ключей…

Обледеневший замок холодом обжигал пальцы. Наконец, дужка щелкнула и степенно посторонилась, замок повис. Я обеими руками подняла засов и, пригнувшись, оказалась в душном тепле псарни. Светлым прямоугольником впереди маячил выход на площадку. У входа висел кнут, который я и прихватила, вылетев наружу. Собаки неслись полукругом, хватая жертву за штаны.

— Тадеуш! – Я кинулась наперерез. – Сюда!

Охотник не услышал, и я, не задумываясь, врезалась во всю эту свалку, щелкая кнутом по ногам и ухитрившись перехватить Тадеуша за руку. Одна из собак вцепилась в подол – черт, ненавижу эти тряпки – но, к моему счастью, старенькая ткань, годы пролежавшая в сундуке, легко треснула, отчего гончая смешно шлепнулась на зад с куском платья в зубах. Следующая собака куснула за ногу, я отогнала ее кнутом и потащила охотника в сторону калитки. Он едва не падал. Я перекинула его руку через свое плечо – не задумываясь, как таскают тяжелораненых и, согнувшись под тяжестью, продолжила путь.

— Ты чего? – опомнился Тадеуш. По грязной рубахе поползли кровавые пятна, но он все еще переставлял ноги, хоть и с трудом. – Ты откуда?

— Из замка, - прохрипела я и невольно вскрикнула – одна из собак надумала укусить всерьез. И получила от Тадеуша сапогом в морду, заскулила, осталась позади. Солдаты что-то кричали, громче всех кричал Ришцен, а потом я услышала голос Патрика. В какой момент мы буквально вывалились из калитки – я так и не поняла. Солдаты молча смотрели, как я помогаю Тадеушу подняться, а шут загоняет собак обратно и закрывает калитку. Лай стоял такой, что уши закладывало.

— Ты зачем? – снова прохрипел Тадеуш, отирая кровь с лица. Я свалилась наземь и закрыла глаза. Навалилась свинцовая слабость.

— Они бы тебя насмерть загрызли. А эти ублюдки смотрели бы.

— Ну, теперь попробуйте толкнуть версию с чужой инициативой, кретины. – Я ощутила, как жесткая ладонь Патрика резко касается щек. – За княжну вам попадет!.. Вставайте, миледи. А вы – отведите парня к врачу, чего встали!

— Не бойтесь, госпожа княжна. – Растмилла?!.. – Ох, горе-то какое… вы не ранены, госпожа княжна?..

— А вот эта кровь, по-твоему, чья?.. Пусти, я жгут наложу.

— Что теперь будет?..

— Ты зачем, Аретейни?..

— Да уведите его уже!

— Идемте. – Растмилла осторожно подняла меня.

— Да я в порядке. – Я только теперь осознала, что правая нога чуть выше колена и левая рука пульсируют болью, попытавшись сделать шаг и взять Растмиллу под руку.

— А ты чего раскомандовался, урод?!

— А вы своим умишком не додумаетесь, потому что.

— Чего-о?!..

— Того. Руки убери, дубина. Незаменимых питекантропов с цепами не бывает. А вот, незаменимые шуты – очень даже.

— Что здесь происходит? – Олькмер пришел! Я даже выпрямилась и шагнула вперед.

— А мы тут… эта…

— Я расскажу.

— А тока вы ей…

— Молчать, – спокойно оборвал командир. – Рассказывайте, госпожа. Я слушаю.

— Они хотели Тадеуша собаками затравить, – громко и четко сообщила я. Олькмер нахмурился.

— А вы почему в таком виде?

— А она меня спасала, – ответил вместо меня охотник.

— Молчать, – повторил Олькмер. – Вы, правда, его спасали?

— Ну, да, – удивилась я. – А что мне еще оставалось делать?

Повисла пауза. Даже Ришцен испуганно, как мне показалось, молчал.

— Идемте, госпожа.

Я позволила Растмилле и Патрику себя увести, оставив группу людей, молча стоявших под колючим снегом, и гончих в полном разочаровании.

Мы добрались до входа в донжон и принялись подниматься по лестнице.

— За что они его, хоть? – вздыхала Растмилла, а я стискивала зубы, стараясь не застонать, а потому все никак не могла ответить.

— За то, что могут, – резонно заметил шут, который нес факел.

— Вот, попадет им от господина…

— Пока что, им попадет от Олькмера. А там уже, глядишь, и Дольгар вернется. И добавит острых ощущений.

— Ох, Высшие…

Когда раны оказались промыты и перевязаны, а волосы просохли, на дворе уже окончательно стемнело. Можно было надеяться, что Олькмер не допустит кровавых развлечений, но я все равно переживала за Тадеуша. В подвале раны, вообще, имеют свойство плохо заживать, а ран на нем хватает.

Совершенно позабыв о своих собственных ранах, я неосторожно повернулась, и повязка на руке пошла расплывчатыми пятнами. Должно быть, я успела привыкнуть к боли, но двигалась опять с трудом, и пришлось обреченно усесться на постель. Беспокойство грызло, как голодная крыса. Сколько я уже здесь?.. И до сих пор не могу выбраться. А если Дольгар таки осилит создание новой жизни, я окажусь прикована к цитадели окончательно – не побегу же я зимой в неизвестном направлении с маленьким ребенком на руках.

От кровопотери, или от пережитого страха, сделалось холодно, и я завернулась в одеяло.