(Не) настоящий ангел

— Бокал вина в день полезен! — говорю заплетающимся языком, выплескивая остатки из бутылки в чашку с медведями.

Бокалы куда-то бесследно исчезли. Мистика, не иначе.

— Но не пять же, — подруга хмурится, постукивая пальцами по зажатой в руке колбасе.

Точно, мне нужна колбаса!

— Я двигаюсь к бессмертию…

Делаю глоток красного полусухого и подаюсь на стуле вперёд, чтобы выхватить у Иды из рук желанную сырокопченую. Не знаю, что это за приступ острой необходимости, но сопротивляться желания нет. Раскрываю надорванную упаковку и впиваюсь зубами в источающую божественный аромат палку. Маринованные патиссоны на закуску не идут ни в какое сравнение с отдающей дымком пищей богов. М-м-м, аж зубы сводит, как хорошо. Как же давно это было!

— Она же не из бобра? — смачно жуя, спрашиваю подругу.

Та стоит с открытым ртом и не двигается. Сломалась. Я сломала Иду!

— Нет, это… кхм, покупная, из магазина. Геля, ты же не ешь… — почти со священным ужасом проговаривает подруга.

— Ха! Из магазина — значит, мяса в ней нет, кодекс не нарушен, — проглатывая до конца непрожеванный кусок, оправдываю себя.

Господи, как хорошо. И почему я не ем мясо? Ах да, невинные зверушки.

Хотя сейчас я не чувствую себя виноватой, то шестнадцатиградусное вино или стресс — загадка. Возможно, моя жажда чьей-нибудь крови вылилась в такой непредсказуемый финал.

— Что-то случилось, да? — осторожно спрашивает соседка.

— Да ты что… все прекрасно! Просто потрясающе! — отпиваю из кружки вина и снова отгрызаю кусок колбасы. — Вот, отмечаю чудесное завершение дня, — салютую чашкой с медведями и снова делаю глоток. — Кстати, а где бокалы?

— Я их… убрала, — краснеет подруга.

— Спрятала, значит, — хмыкаю я. — Не помогло! А где Стропило? — оборачиваюсь в сторону коридора.

Дома подозрительно тихо. Неужели наш дружочек вспомнил, что у него своя квартира есть?

— Я попросила сегодня не приезжать, — Ида выдвигает для себя стул и садится за стол. — Поговорить с тобой хотела.

— О, нет! Ты меня бросаешь? — смеюсь с собственной шутки.

— Не прямо сейчас, — подруга кладет ладонь мне на руку и заглядывает в глаза. Жалостливо.

— Вот черт, — меня как током прошибает. Она же это не серьезно, да?

— Вова квартиру присмотрел, — Ида теребит пальцами упаковку хлеба на столешнице, отводя от меня взгляд. — И мы подумали, что раз уж все равно каждый день вместе…

— Вы же… и недели не встречаетесь! — язык все ещё заплетается, но тут уже не понять, от вина или шока.

— Ты же сама мне говорила, что я слишком осторожная. А Вова, он — как скорый поезд, шагнул в него и мчишь ни о чем не думая, — губ подруги касается мечтательная улыбочка.

Нет, только не это.

— Скорый поезд здесь не он, а ты, похоже. Так все быстро у вас…

Не верю. Просто не верю. Ещё каких-то две недели назад она клялась мне, что между ними ничего не может быть!

— Мы много разговаривали последние дни, — снова фокусируется на мне.

— Да-да, я наслышана, даже наушники не помогают, — пытаюсь отшутиться.

— Геля! — Ида снова краснеет от моего намека на их кувыркательную деятельность. — Вот видишь, будет лучше, если мы съедем, — ищет оправдания. — Позовешь кого-нибудь из девчонок к себе жить. Вон, Нюру. Хотя нет, вы вместе сопьетесь, — отбирает у меня чашку с остатками вина и вливает в себя, вспоминая нашу одногруппницу.

Вот с кем я точно не смогу жить. Она ворует туфли!

— Мы не прямо сейчас съезжаемся, — успокаивает подруга. — Пока квартиру оформят, пока ремонт.

— Так он серьезно собирается купить квартиру? Для вас двоих?

— Да, он давно собирался. Он живёт в ужасных условиях, боже, Геля, ты бы видела! — всплескивает руками. — За стенкой глухая бабка, двадцать четыре на семь передачи по первому каналу на полную громкость, ремонта не было со времён… Сталина!

— Так худо зарабатывал? — не могу не уколоть этого "бизнесмена".

— Нет, просто все откладывал, хотел свое жилье.

— Видимо, отложил.

— Ага.

Она кивает, счастливая донельзя. В ее жизни начинается новый захватывающий этап, мне бы за нее радоваться. Но в полной мере не выходит. Не потому, что я плохая подруга, а потому что я эгоистично не хочу ее отпускать. Хотя я плохая подруга, да. Даже в мыслях не могу ее отпустить. Мы вместе столько лет — не каждая семья столько держится. Новость о ее переезде — как развод. Отдает горечью и будущим одиночеством.

— Я буду очень, очень скучать, Идончик, — кладу свою пьяную голову на ее плечо и тяжко вздыхаю.

Не хватает только разрыдаться для полной картины. Но слезы — это для слабаков, поэтому я лишь отшучиваюсь:

— Кто мне будет маринованные кабачки теперь поставлять?

— Все банки от родителей — твои. Клятвенно обещаю! — приподнимает ладонь, словно присягает в верности флагу.

— Ну тогда ладно.

Мы сидим в тишине ещё несколько минут, прижимаясь друг к другу макушками. Расставание — не моя сильная сторона. Я тяжело отпускаю людей. Я срастаюсь с ними, как чертов терновник, пока наши ветки и корни не становятся общими.

И отрубить их — значит неминуемо сделать больно.

Мне уже больно.