Не навреди ему

Что касается Марго, полиция решит, что она нарушила условия выхода под залог и ударилась в бега. Она станет очередным лицом в списке объявленных в розыск, ее фотография будет висеть в аэропортах, чтобы она не сбежала из страны. Никто не будет по ней скучать, никто не будет интересоваться ее местонахождением. Я точно не буду. Она знала, что был похищен мой сын, и все равно решила вымогать у меня деньги, а что хуже всего – она никогда не смогла бы остановиться и продолжала бы нас шантажировать до конца наших дней. К счастью, она оставила сумку в машине, внутри были деньги, которые я ей дала. Я вернула свои кольца, свои деньги и – самое главное – своего сына.

Интересно, что они сделали с ее телом – закопали? Сожгли? Сплющили в той краденой машине, которую Шаббары забрали у меня с подъездной дорожки ночью, и она стала частью ржавеющей металлической стены, окружающей склад, навеки похороненная в своем гробу из металлолома? У охранника Дэвида, по крайней мере, будут более респектабельные похороны.

На сайтах местных новостей пишут, что его сбила машина и скрылась с места преступления. Его сбили вчера утром, когда он выходил с работы, и оставили умирать. Интересно, кто из людей Шаббара сделал это, чтобы заставить его замолчать.

А доктору Бёрке все-таки сохранили жизнь. Сегодня утром я получила сообщение от Вэл, она спрашивала, не хочу ли я скинуться на прощальный подарок, потому что в конце недели он с семьей возвращается в Германию – его жена оттуда. «Срочные семейные обстоятельства», – написала она в скобках. Я не сомневаюсь, что, пока они не покинут страну, Фахим и его люди будут пристально за ними следить. Я уверена, что они и за нами с Заком будут наблюдать еще несколько лет, чтобы убедиться, что мы не заговорим. Может, и на протяжении всей нашей жизни.

Я вспоминаю двух змей, добро и зло, которые якобы сидят в каждом из нас. Если в ком-то перевешивает что-то одно, что это меняет? Если злого в человеке больше, чем доброго?

Чтобы спасти Зака, мне пришлось пойти на ужасные, непростительные поступки. Воспоминания о них будут преследовать меня до конца моих дней. Но я должна напоминать себе, что все это было ради благой цели. Мне не впервой.

Я столько раз принимала сложные решения за свою карьеру: кого спасти, кого убить, кто должен получить пересадку сердца, а кто должен остаться в списке ожидания, хотя очевидно, что он этого не переживет. Я столько лет изображала Бога. Если та же логика неприменима к моей собственной жизни, то зачем тогда вообще это делать? Может быть, я поэтому не чувствую чудовищного груза вины, как любой нормальный человек на моем месте? Может быть, я слишком долго изображала Бога.

Я протягиваю руку, чтобы размотать проволоку, и вскрикиваю. Из электроцепи в стене вырывается горячая белая искра и обжигает мне пальцы. Поспешно спускаюсь со стремянки, держа пальцы во рту, и иду в прихожую, чтобы осмотреть щиток.

Электричество снова включилось.

Я подхожу к щитку, щупая кончики пальцев языком, и пытаюсь понять, что произошло. Мог тумблер сам переключиться? Какая-то проблема с механизмом?

Я заглядываю в шкаф. Подставка для обуви, которую я держу в шкафу, чтобы не загромождать прихожую, передвинута ближе к щитку. Зак обычно встает на нее, чтобы дотянуться до крючков, на которых висят куртки.

Он видел, как я переключаю тумблер, чтобы выключить электричество. Он повторил за мной?

Я слышу какой-то звук из гостиной. У меня еще есть надежда, что он разговаривает сам с собой или играет с куклой, а не то, что я подозреваю. Я вхожу в гостиную и вижу, что он сидит на диване и колотит пятками по нижней его части.

Он смотрит телевизор.

– Зак, – я отбираю у него пульт и выключаю телевизор. – Что ты делаешь?

Он бросает на меня короткий взгляд и пожимает плечами, не переставая колотить ногами по дивану. Стук-стук, стук-стук.

– Ты мог меня убить. Я же сказала, что мне будет больно.

Он не извиняется. Он ничего не делает. Он смотрит на свои колени, продолжая колотить по дивану.

Он что, специально это сделал?

Мне в голову приходит жуткая мысль, и я ее отгоняю.

Яблочко от яблони.

– Не делай так больше. Слышишь меня?

Я вздыхаю и возвращаюсь на кухню, по дороге выключая электричество, и смотрю на свои пальцы. Они по-прежнему горячие, кожа сильно покраснела.

Он просто не понял, насколько это опасно. Я не объяснила как следует.

Подбираю отвертку, которую выронила, когда меня ударило током, и снова поднимаюсь по стремянке, чувствуя приятное прикосновение холодного металла к горячим кончикам пальцев. Камера все еще на месте, прикручена к электроцепи. Я осторожно постукиваю по ней кончиком отвертки, прежде чем коснуться пальцами.

И даже тогда не могу удержаться от того, чтобы не бросить взгляд в коридор в ожидании, что Зак снова переключит тумблер.