Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии

Именно во время работы здесь я впервые услышал название знаменитой нейрохирургической больницы, в которой затем стажировался, а в конечном итоге стал старшим нейрохирургом. В 50-х годах XX века многих из пациентов, за которыми я позднее присматривал, в том числе заторможенного Сидни, отправляли в эту больницу, где подвергали психохирургическому вмешательству, известному как префронтальная лоботомия, или лейкотомия. В те годы она являлась популярнейшим способом лечения шизофрении, который, как считалось, превращал возбужденных, галлюцинирующих шизофреников в спокойных и счастливых людей. Операция представляла собой рассечение лобных долей головного мозга с помощью ножа специальной формы, и последствия ее были абсолютно необратимыми. К счастью, подобные операции утратили значение после появления препаратов на основе фенотиазина, таких как «Аминазин».

Пациентам с лобэктомией, как мне показалось, досталось больше всего – они были вялыми, безразличными ко всему и сильно напоминали зомби. Тайком заглянув в их истории болезни, я с удивлением обнаружил отсутствие записей о послеоперационном врачебном наблюдении. В картах всех пациентов, которым назначили лобэктомию, имелась короткая запись: «Годен для лобэктомии. Перевести в Аткинсон-Морли». Следующее, что можно было прочесть, – это: «Переведен из Аткинсон-Морли. Снятие швов – через девять дней», – и больше ровным счетом ничего. В некоторых медицинских картах присутствовали редкие записи, сделанные годы спустя, – что-нибудь вроде: «Вызвали на осмотр. Дерется с другими пациентами. Зашита рваная рана на голове». Однако никаких других записей, помимо сделанных при первом поступлении в больницу (как правило, из-за приступа острого психоза), не было, а ведь многие провели здесь не один десяток лет.

Двумя годами ранее некий студент, который, как и я, работал младшим медбратом в подобной психиатрической лечебнице, обвинил персонал в жестоком обращении с пациентами. В прессе поднялась шумиха, в ответ на которую была создана Королевская комиссия по надлежащему оказанию психиатрической помощи. В связи с этим больничный персонал вначале отнесся ко мне с изрядной долей подозрительности – мне потребовалось время, чтобы убедить коллег, что я не собираюсь за ними шпионить. Думаю, кое-что от меня все-таки скрывали, но за время работы мне не довелось стать свидетелем открытого проявления жестокости по отношению к пациентам.

Однажды утром, когда я кормил очередного беззубого старика овсянкой, в столовую неожиданно вошел заведующий и сказал, что после обеда я могу идти домой, хотя и не назвал для этого конкретных причин. Он принес с собой мешок для белья, наполненный поношенными, но чистыми костюмами – некоторые из них были в тонкую полоску, – а также разнообразным нижним бельем. Все пациенты страдали двойным недержанием, поэтому неизменно носили пижамы: так проще было переодевать их и поддерживать чистоту. Но в тот день мне и остальным медбратьям велели переодеть больных в нижнее белье и костюмы. Итак, мы надели на несчастных слабоумных пациентов костюмы, которые до них уже кто-то носил и которые висели на стариках как на вешалках, вновь усадили их в гериатрические кресла, и я отправился домой. Однако назавтра (по графику у меня значилась ночная смена) я обнаружил, что пациенты снова в пижамах и все вернулось в прежнее русло.

– Вчера приходила королевская комиссия, – ухмыляясь сказал Винс. – Костюмы ее сильно впечатлили. Заведующий решил от тебя избавиться, чтобы ты ненароком не сболтнул лишнего.

Из всех людей, с которыми мне довелось познакомиться за долгую медицинскую карьеру, Винс произвел на меня одно из самых глубоких впечатлений. Меня неизменно поражало, насколько ласково и тактично он обращался с нашими безнадежно больными стариками. Порой он вставал позади одного из слабоумных пациентов, вечно что-то бормотавших, упирался руками в высокую спинку гериатрического кресла и говорил, вздыхая:

– Что это тут происходит? Нет, я хочу знать, что тут происходит!

Мы смеялись и принимались за повседневную работу: кормили пациентов, мыли, сажали на горшок и снимали с него, а в конце дня укладывали спать.

Прошло тридцать пять лет; та больница стоит на прежнем месте, но прилегающие земли были проданы, и сейчас там располагается фешенебельный гольф-клуб. Все пациенты, за которыми я присматривал, должно быть, умерли давным-давно.

***

– Что читаете? – поинтересовался коллега, увидев у меня на коленях раскрытую книгу.

– Что-то малопонятное про мозг. Написано американским психологом, специализирующимся на лечении обсессивно-компульсивного расстройства с помощью групповой терапии. В основе его методики лежит буддийская медитация в сочетании с квантовой механикой.

Он фыркнул:

– Что за вздор! Кстати, вы ведь раньше оперировали пациентов с ОКР?